Нездешние - Роберт Джексон Беннетт

Они следят за мечущимся в пыльном облаке взглядом желтых глаз.

Малышка на руках у Моны кашляет. И тогда Мона понимает: оно ищет ее. Ищет ее дочь.

Гигант высвобождает одну мастодонтову ногу из груды земли, в которую обратилась гора, выбрасывает колено вперед и находит опору на склоне ниже. Он огромен, его малый шаг как вход в гавань океанского лайнера, и он сразу оставляет позади текущий к городку поток детей.

– Идет, – выговаривает Мона, – господи Иисусе, оно идет за ней.

– За малышкой? – недоверчиво спрашивает Грэйси.

Мона не тратит времени на объяснения. Она бросается к «чарджеру», чтобы вскочить в него и… черт, что дальше? Лишь бы умчаться отсюда. Куда угодно.

Но до машины она не доходит – навстречу из переулка выбегает мальчишка. Мона останавливается: у нее на руках ребенок, но винтовка так и осталась висеть на плече. Она прикидывает, как бы ее снять и выстрелить, когда мальчишка кричит:

– Нет. Мисс Брайт, подождите!

Мона одной рукой срывает винтовку с плеча, но не наводит ее. В голосе слышится что-то знакомое, только откуда? – вблизи, рассмотрев получше, она уверена, что в жизни не видела этого мальчугана в пижаме с кроликами и огромных очках.

– Вы меня не узнали, – выдыхает, остановившись перед ней, мальчуган.

– Нет… – Но, когда мальчик поднимает голову и поправляет на носу очки, ее осеняет дикая мысль. – Минутку… Парсон?

– Да.

– В этом… мальчике?

– Да. С той ночи. Вы не знали, но я пытался вам помочь с самой… смерти? – Он с головы до пят оглядывает Мону. Та вспоминает, что вся в крови. – Возможно, без большого успеха…

Темный гигант высвобождает из земли вторую ногу. Мона прикидывает расстояние: это покроет долину до Винка в три-четыре шага.

– Какого черта вам надо, Парсон? – спрашивает Мона. – Ни минуты на долбаные разговорчики!

– Найдите минуту! – заявляет мальчуган («Парсон», – напоминает себе Мона). – Ее задержат. Вы, полагаю, хотели бежать?

– Еще бы, черт возьми, – огрызается Мона.

Следующий великанский шаг чуть заметно замедляется на крутизне, но задержкой, как выразился Парсон, это не назовешь.

– Не выйдет, – заявляет Парсон. – Ребенок с Ней связан. Она его видит. Она всегда будет знать, где он. И не позволит ему покинуть Винк. Вам от Нее не убежать.

Следующий шаг к городку гигант делает беспрепятственно, тяжеленная подошва опускается так стремительно, что даже здесь слышно, как с шумом раздается воздух. Это похоже на слабый громовой раскат.

– Так что делать-то, черт возьми? – вскрикивает Мона.

– Есть другой способ, – говорит Парсон. – Вы должны Ее дождаться. И встретиться с Ней.

Мона с Грэйси в один голос возмущаются:

– Что?

– Не все в Винке Ей подвластно, – объясняет Парсон. – Не все здесь происходило согласно Ее замыслу. Были неудачи. В частности, одна.

Подошва гиганта сокрушает шоссе. В воздух взлетают куски асфальта. Желтые глаза устремлены на троих, стоящих перед «чарджером».

Малышка на руках плачет. Мона чуть не падает в обморок от нетерпения.

– Будьте любезны, ближе к делу! – торопит она. – Мы здесь и сдохнем.

Спокойствие Парсона ее просто бесит.

– Нет, не сдохнем.

– Какого хрена?… – орет Мона.

На следующем шаге гигант вдруг теряет равновесие: как будто что-то невидимое толкнуло его, отбросило назад и сбило с ног (падает это, как падал бы рухнувший с неба «Титаник»). Повалившись на разрушенный склон горы, оно невзначай давит собой немало детей. Тоненькие голоса визжат, мелкие ужастики спешат убраться подальше от своей производительницы.

По-видимому, гигант больше всех поражен случившимся: ошеломленно шарит глазами, потом поднимает их к чему-то на окраине городка.

Там дрожит марево, рябь в воздухе. Если взглянуть под определенным углом, можно различить огромное… что-то огромное, невероятно высокое, хотя до роста гиганта оно и вполовину не дотягивает: в сравнении с растянувшимся на склоне левиафаном это малый ребенок. Мона как будто различает длинные тонкие руки и множество извивающихся… кажется, вся верхняя половина того создания поросла щупальцами.

И теперь она слышит звук флейты. Пугающе прекрасный и все же такой чуждый.

Рядом ахает Грэйси.

– Как? – шепчет она. – Нет. Нет!

Гул над Винком затихает. Дети, отчаянно пытавшиеся спастись от собственной Матери (которая, между тем, их и не замечала), окаменев, глядят туда.

Гигант мотает головой и медленно начинает подниматься.

Грэйси разражается плачем. Она бы рванулась туда, если бы Парсон не поймал ее за руку.

– Нельзя ее отпускать! – кричит он.

В голове у Моны черт знает что творится, но она высвобождает одну руку и хватает Грэйси за другое плечо.

– Постой! – кричит она. – Постой!

Грэйси, побившись в их руках, быстро сдается и оседает на землю, захлебываясь ужасом.

Мона смотрит на девушку, потом на мерцающее создание перед городом.

– Это что за черт?

– Это, – объясняет ей Парсон, – бунт послушного сына.

Начинается бой.

Этот бой незаметен почти никому и ничему в долине, только двум сражающимся: он происходит на множестве невидимых фронтов, его ходы и приемы недоступны почти никому, и лишь изредка он вырывается в материальный мир с его примитивными измерениями. Почти для всех зрителей каждый удар, каждая малая победа выглядят случайными катастрофами в том или ином месте Винка, между тем как Первый и его Мать стоят почти неподвижно, уставившись друг на друга поверх южной оконечности долины.

Первый результат боя – предупредительный выстрел, скользящий удар? – появление в небе реки, протянувшейся с юга на север. Непомерной величины водяной жгут зависает в семистах футах над головами – рухни он, утопит всех.

Выпад.

Первый переступает ногами. Река в небе растворяется, и внезапный потоп, водяной блицкриг, с воем обрушивается с безоблачных небес. Через шесть секунд ливень прекращается так же внезапно, как начался.

Едва дождь перестает, так же вдруг, беспричинно, наступает ночь: над ними мерцают звезды и, как всегда, розовая луна.

Встречный выпад.

Семь домов на Гриммсон-стрит взрываются пламенем. Оно окрашивается яркой зеленью и гаснет, не оставив ни малейшего следа на строениях. Едва пламя опадает, возвращается солнце. Снова день.

Пожалуй, это ответный удар.

Дома, дороги и землю восточной части Винка словно рассекает гигантский клинок. Несколько членов семьи, собравшихся там поглазеть на бой, снесены, уничтожены и, поскольку в Винке не осталось носителей, пропадают отсюда навсегда.