Кровь и железо - Джо Аберкромби

— Арди… Я не знал…

— Ты знал, но сбежал. Ведь проще не делать ничего. Притвориться. Я понимаю. Знаешь, я даже не виню тебя. Это в некотором роде утешало в те дни — знать, что тебе удалось сбежать. День, когда он умер, был счастливейшим днем моей жизни.

— Арди, он был наш отец…

— О да! Это все мое невезение. Невезение по части мужчин. Я рыдала на его могиле, как подобает почтительной дочери. Рыдала, пока плакальщики не начали бояться за мой рассудок. Потом я долго лежала в кровати, пока все не заснули. А потом я тайком выбралась из дома, вернулась на могилу, немного постояла, поглядела… а потом я помочилась на него, черт подери! Я задрала рубашку, присела сверху и помочилась на него! И все это время я думала: я больше никогда не буду ничьей собакой! — Она вытерла кровь с носа тыльной стороной руки. — Если бы ты видел, как я была счастлива, когда ты послал за мной! Я перечитывала письмо снова и снова. Все мои жалкие мечты вдруг ожили. Надежда, да? Проклятое чувство! Уехать, чтобы жить с моим братом. Моим защитником. Он присмотрит за мной, он поможет мне. Теперь, может быть, и у меня будет жизнь! Но я вижу, что ты совсем не тот, каким я тебя помнила. Ты такой взрослый. Сначала не замечал меня, потом стал читать мне лекции, потом ударил, а теперь вот просишь прощения. Истинный сын своего отца!

Он застонал. Казалось, она колет его иглой прямо в череп. И это самое меньшее, чего он заслуживал. Она права: он предал ее. Задолго до сегодняшнего дня. Пока он забавлялся со шпагами и целовал зады тех, кто его презирал, она страдала. От него требовалось лишь небольшое усилие, но он не смог заставить себя его сделать. Каждую минуту рядом с Арди он чувствовал свою вину — тянущую вниз, как камень в кишках, невыносимую.

Она сделала шаг от стены и сказала:

— Пойду-ка я повидаю Джезаля. Возможно, он самый ничтожный идиот во всем городе, но он никогда не поднимет на меня руку, правда?

Она оттолкнула Веста и двинулась к двери.

— Арди! — Он схватил ее за руку. — Прошу тебя… Арди… Мне очень жаль…

Она высунула язык, свернула его трубочкой и выплюнула струю кровавой слюны, мелкими брызгами осевшей на мундире брата.

— Вот тебе твоя жалость, сволочь.

Дверь захлопнулась перед его лицом.

Ферро, прищурившись, рассматривала здоровенного розового, и он тоже не сводил с нее пристального взгляда. Разглядывание длилось уже довольно долго. Все розовые безобразны — мягкие, белые, — но этот какой-то особенный. Отвратительный.

Ферро знала, что ее собственное лицо покрыто шрамами, обветрено и опалено солнцем за годы, проведенные в пустыне. Но бледная кожа на его лице напоминала щит, побывавший во многих битвах: изрубленная, выщербленная, рваная, бугристая. Странно видеть на таком искромсанном лице живые глаза; но они жили и наблюдали за ней.

Ферро решила, что он опасен.

Его тело поражало не просто массой — это была сила. Звериная сила. Он весил, наверное, вдвое больше Ферро, его толстая шея сплошь состояла из жил. Девушка физически ощущала исходившую от него мощь. Он мог бы поднять ее одной рукой, но Ферро это не пугало. Сначала ему придется ее поймать, а вес и сила часто делают человека медлительным.

Медлительный и опасный — несоединимые качества.

Шрамы тоже не напугали Ферро. Они означали, что человек побывал во множестве переделок, но не говорили о том, что он побеждал. Дело было в другом. Он сидел спокойно, но не расслабленно. Терпеливый, готовый ко всему, он изучал Ферро, потом осторожно обводил взглядом комнату, затем снова смотрел на Ферро. Темные глаза, наблюдательные и вдумчивые, словно взвешивали девушку. Вены на тыльной стороне ладоней очень мощные, а пальцы длинные, чуткие, с полосками грязи под ногтями. Одного не хватало — белый обрубок.

Все это Ферро совсем не нравилось. Она чуяла опасность.

Ей бы не хотелось драться с ним без оружия.

Однако она отдала свой нож тому розовому на мосту. Она уже была готова прирезать его, но в последний миг передумала. Что-то в его глазах напомнило ей Аруфа, еще до того, как гурки насадили его голову на копье. Спокойный и уравновешенный взор, словно он понимал ее. Словно она была личностью, а не вещью. В последний миг, помимо собственной воли, Ферро отдала ему нож. Позволила привести ее сюда.

Глупо!

Сейчас она сожалела об этом, горько сожалела; но если понадобится, она будет драться всеми возможными способами. Большинство людей не осознают, что окружающий мир полон оружия. Вещи можно ломать и использовать как дубинки. Тряпки скручиваются в веревку, которой можно душить. Грязь можно кидать в лицо врагу. Если не подвернется ничего другого, Ферро сумеет перегрызть противнику горло. Она оскалилась, чтобы доказать это, но человек без пальца, кажется, ничего не заметил. Он все так же сидел и смотрел на нее. Молчаливый, спокойный, безобразный — и опасный.

— Долбаные розовые, — прошипела Ферро.

Второй, тощий, по контрасту с первым выглядел совершенно безобидным. Болезненный, длинноволосый, как женщина, неловкий и нервный, он поминутно облизывал губы. Время от времени он украдкой смотрел на Ферро, но стоило ей хмуро глянуть на него, как тут же отводил глаза и сглатывал — бугристый кадык на его шее постоянно двигался вверх и вниз. Он казался напуганным и бессильным, но Ферро все же не забывала о нем, пока наблюдала за верзилой. Нельзя полностью сбрасывать тощего со счетов.

Жизнь научила ее, что сюрпризов можно ждать отовсюду. Наконец, был еще старик. Ферро не доверяла никому из розовых, а этому лысому меньше всех. У него было много глубоких морщин — вокруг глаз, вокруг носа. Суровые морщины. Жесткие, тяжелые кости скул. Большие мясистые руки с седыми волосками на тыльной стороне. Ферро решила: если придется убивать этих троих, то первым она убьет не опасного верзилу, а лысого старика. Он осмотрел ее, как работорговец — сверху донизу, всю целиком. Холодный оценивающий взгляд. Сволочь.

Байяз, так назвал его Юлвей. Похоже, что старики хорошо знали друг друга.

— Ну что, брат мой, — говорил лысый розовый на кантийском наречии, хотя было вполне очевидно, что он и Юлвей не состоят в родстве, — как идут дела в великой империи Гуркхула?

Юлвей вздохнул.

— Всего лишь год назад Уфман захватил корону, а уже успел расправиться с последними из мятежников. Он держит своих наместников в ежовых рукавицах. Сейчас молодого императора боятся больше, чем когда-либо боялись его отца. Уфман-уль-Дошт, называют его солдаты, и произносят это с гордостью. Он сжимает Канту мертвой хваткой, у него абсолютная власть вдоль всего Южного моря.

— Не считая Дагоски.

— Верно. Но он не смотрит в ту сторону. Армии толпами устремляются к полуострову, а за могучими стенами Дагоски неустанно работают его шпионы. Теперь, когда на Севере война, он не скоро выберет момент для осады города. А когда он это сделает, вряд ли город выстоит долго.