СС. Орден «Мертвая голова» - Хайнц Хёне

Зато для вадаха Бехер был находкой, как раз тем человеком, кого они ждали, чтобы поломать эйхмановскую машину уничтожения. Его сделка с Вейсом как раз соответствовала изначальным замыслам этого комитета; к тому же Бехер был прямым представителем Гиммлера. Кастнер ухитрился связаться с Бехером и подкинул ему идею „пробного поезда“. Бехеру она понравилась. В конце июня он слетал к Гиммлеру и вернулся с поручением вести переговоры вместо Эйхмана. Бехер потребовал, чтобы за пассажиров „пробного поезда“ была внесена определенная сумма задатка в Венгрии, с выплатой остальной части по прибытии на место. Назначили цену – тысяча долларов с головы. Кастнер согласился. 30 июня поезд, в котором было 1684 еврея, вышел из Будапешта.

Однако Эйхман тоже не сидел сложа руки. Своей властью он направил поезд в концлагерь Бельзен. Да и у Гиммлера в очередной раз изменилось настроение. Сообщения в англо-американской прессе по поводу „миссии Бранда“ и сделки „евреи в обмен на грузовики“ ясно показали, что ни еврейским организациям, ни правительствам союзников нет до них никакого дела. Торжествующий Эйхман пригрозил вадаху, что пассажиры поезда будут в течение недели переправлены из Бельзена в Освенцим, где сразу попадут в мясорубку, если только за это время Бранд не вернется в Будапешт с договором от Всемирной еврейской организации. Кастнер и Бисс бросились к Бехеру, но тот лишь холодно пожал плечами: верный слуга рейхсфюрера почувствовал, что ветер переменился.

На этот раз в роли спасителя выступил Клагес из СД. Он попросил Бисса изложить новые финансовые предложения вадаха и передал доклад Гиммлеру. 26 июля 1944 года Клагес сообщил Биссу: „Меморандум благосклонно принят в Берлине, и Гиммлер дал указание прекратить депортацию из Венгрии до дальнейших распоряжений“. Во всяком случае, так написал Бисс в своих мемуарах. Таким образом, был достигнут первый успех: похоронную процессию в Освенцим удалось приостановить. Между тем Бехер набрался мужества и снова полетел к Гиммлеру. Последний согласился, что можно немедленно выпустить за границу 500 евреев из „пробного поезда“, а условия для остальных Бехер должен был обговорить с организацией евреев США – Американским объединенным комитетом распределения помощи в Швейцарии. Ну наконец-то Гиммлер увидел, как приоткрылась дверь для переговоров с западными державами. Будучи убежден, что „мировое еврейство“ держит Америку в кулаке, Гиммлер искренне верил, что предложения, исходящего от вадаха, будет вполне достаточно, чтобы комитет по распределению тут же обеспечил прямую связь с Белым домом, а это уже приведет к сепаратному миру между Германией и западными союзниками. В вадахе из кожи вон лезли, укрепляя его в этой сумасшедшей мысли. Бисс вспоминает: „Мы то и дело ссылались на президента Рузвельта, именуя его нашим благодетелем“. Гиммлер ловил каждое слово об этой мифической связи.

Эсэсовские вожаки даже принялись нажимать на своих партнеров с целью поскорее начать переговоры. Клагес даже сказал Биссу, что ведь дело даже не в спасении каких-то жалких сотен тысяч евреев; речь может идти о повороте исторического значения». Но Бехер вскоре разглядел пропагандистскую игру вадаха. Во время первой же встречи со швейцарским банкиром Сали Майером в пограничном городе Сан-Маргарет Бехер понял, что еврейские организации не принимают всерьез сделку «евреи в обмен на грузовики». Майер вообще хотел разговаривать лишь после того, как Гиммлер официально объявит о прекращении уничтожения евреев и освободит пассажиров «пробного поезда».

Если бы Бехер доложил об этом Гиммлеру, переговоры с распределительным комитетом закончились бы не начавшись. И Бехер не сказал рейхсфюреру правды. Он истолковал заявления Майера в благоприятном свете и тем самым еще глубже затащил упирающегося, колеблющегося, сверхосмотрительного Гиммлера в интригу против Гитлера.

Неизвестно, сочувствовал ли Бехер евреям или сам верил в возможность сепаратного мира, только он играл на руку вадаху. От его имени гауптштурмфюрер Грюзон упрашивал Майера сделать некоторые формальные уступки, пусть даже их потом дезавуирует Объединенный комитет. Но ни Майер, ни комитет не давали никаких конкретных ручательств, и Бехеру пришлось бы признать свой полный провал, если бы в конце сентября Рузвельт не объявил, что направляет в Швейцарию своего личного представителя – лидера квакеров Розвелла Макклеллана, специально для участия в переговорах между СС и комитетом распределения. Именно этого и ждал Гиммлер. Он среагировал тотчас же: 30 сентября информировал членов вадаха, что распорядился приостановить «акции», проводимые в Освенциме (на который и так уже наступала Советская армия), а в середине октября принял решение, что оставшихся пассажиров «пробного поезда» можно отпустить в Швейцарию, независимо от того, заплачен ли за них выкуп.

В какой-то момент все выглядело так, словно Вашингтон отзывается на жест Гиммлера. Макклеллан выразил желание увидеться с Бехером, американское посольство в Берне занялось оформлением въездных виз для гиммлеровских посланцев, и 5 ноября они встретились в отеле «Савой» в Цюрихе.

Из записей Бисса: «То, что эта встреча вообще состоялась, тогда как союзники условились между собой, что любые переговоры с Германией можно вести лишь на трехсторонней основе и исходить при этом из принципа безоговорочной капитуляции, должно быть, казалось Гиммлеру самым важным результатом его контактов с нами. Более того, формально эта встреча была нарушением Тегеранского соглашения, по которому союзники договорились со Сталиным о полном бойкоте Третьего рейха».

Надежды Гиммлера и Бехера, связанные с этими переговорами, не материализовались. Гиммлер отозвал Эйхмана из Венгрии, а в декабре последние пассажиры «пробного поезда» прибыли в Швейцарию, но дальше этого дело не пошло, поскольку еврейские организации отказались отплатить Гиммлеру деньгами или услугами. Однако швейцарские переговоры очень взбодрили другого эсэсовского деятеля, который, как мы видели, уже давно пытался подвигнуть Гиммлера на борьбу против Гитлера.

Уже около двух лет Вальтер Шелленберг подталкивал Гиммлера сделать хоть что-нибудь, чтобы положить конец войне и обеспечить СС приличное будущее в постгитлеровском мире. Как и Гиммлер, он считал, что путь к переговорам с Западом идет через еврейских заложников, а потому старался свести знакомства с видными еврейскими функционерами за границей. В Монтре он познакомился с братьями Штернбух, двумя ортодоксальными представителями американского раввината в Швейцарии. Подобно Бехеру, он предложил им шанс спасти евреев от мертвой хватки Гиммлера. Через братьев он вышел на президента швейцарского Союза старейшин доктора Жан-Мари Мюзи, который был готов из соображений гуманности принять участие в двойной игре Шелленберга.

В начале октября 1944 года Мюзи встретился с Гиммлером в окрестностях Вены, чтобы обсудить участь евреев. После некоторых колебаний Гиммлер заявил, что согласен поэтапно освободить евреев, содержащихся под стражей в Германии, и разрешить им выезд в Швейцарию. Шелленберг в своих мемуарах пишет, что Гиммлер в его присутствии продиктовал приказ Кальтенбруннеру сохранить жизнь евреям, находящимся в концлагерях. С другой стороны, на Нюрнбергском процессе Бехер, в то время торговец зерном в Бремене, утверждал, что эту встречу организовал он и даже точно запомнил слова Гиммлера: «Настоящим приказом, вступающим в силу немедленно, я запрещаю уничтожение евреев и предписываю, напротив, оказывать заботу больным и слабым».