Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Том 2 - Варвара Дмитриевна Комарова

немыслимо, т. к. мир будет управляться самим Богом, а Бог по природе своей не в состоянии сотворить что-либо злое. «Даже и предвечно наказанный будет тогда прощен и возвратится в сонм ангелов», – говорил мне Абросим, – а потому мы и приветствуем друг друга, не как вы: «здравствуй» – точно в здравствовании дело, а говорим только: «да будет прощен предвечно наказанный», т. к. он простится лишь в осьмый день, и желаем мы друг другу лишь скорейшего наступления этого самого осьмого дня».

– А ведь это, старче, не твоей выдумки, – спросил я.

– Нет, не моей. И до нас стучали люди у врат истины, да врата им не вполне отверзлись. Ты человек бывалый и слыхал, полагать надо, о том, как еще много раньше Лютора (sic) проявился Иван Гусь (sic), а от него пошли праведные люди, которых именовали «таборитами». Вот они-то и дошли раньше нашего почитай до всего того, чему мы учим, а кстати, и здоровались, как мы теперь здороваемся.

И откуда, – думаю, – узнал Абросим все это? Неужели он читал когда-нибудь?..

– Вот ты молчишь, а я знаю, о чем ты теперь думаешь. И откуда это, откуда, думаешь, он, сиволапый, узнал все это? Ну, не ломай головы-то, – я и так тебе скажу; дело-то просто – небось и сам даже догадался бы. Приветствие это не всегда у нас было, и ввелось недавно... Есть душеполезная такая книжка, да к тому же и занятная. Сочинение, как мне один добрый человек сказал, богоприятной женщины, а зовется та книга «Консуэла» (sic), еже есть сказаемо: «благая советница», и весь там ихний обиход таборитский описан, как и что у них делалось. Давал ту книжку мне, когда я еще в миру был, торговый один человек духовной жизни, и сам читал ее со слезами, да и меня до слез довел ею».

«Что сказала бы Жорж Санд, – восклицает Майнов, – если бы знала, куда попала и что сделала ее книга! Положим, дико это все, но разве это не ясный признак того, что русский человек усиленно ищет истины... А виноват ли он в том, что истина ему в руки не дается?»

Да! Что сказала бы Жорж Санд, если бы могла услышать слова старца Абросима! Может быть, она, в свою очередь, читая рассказ Майнова, взволновалась бы до слез, узнав, с какой «неведомой силой» ее книга ударила по сокровеннейшим струнам сердца ищущего правды, ищущего Божества человека и вызвала из глаз его лучшие слезы – слезы божественного умиления, духовной радости? Что сказала бы Жорж Санд, которую при жизни критики ее страны называли безбожницей и атеисткой, когда прочла бы, что в глухом северном лесу, главарь суровой и аскетической секты, которой все наши признанные религии кажутся слабыми компромиссами, – что он называл ее «богоприятной женщиной», а слово «Консуэло» переводил не словом «утешительница», а – «благая советница»?

Думается, что один такой читатель мог бы вознаградить писательницу за целые десятки и сотни тех развитых и премудрых читателей и критиков, которые в «Консуэло» и других социальных романах ее с презрением усмотрели лишь «рабское эхо туманных разглагольствований Пьера Леру», «ненужный мистицизм», «скучные умствования», «отвлеченные превыспренние идеи», «неизвестно зачем притянутые за волосы рассказы о средневековых сектах» или просто «социалистические тенденции». Нам думается, что старец Абросим инстинктивно почерпнул то живучее и живительное в романе Жорж Санд, что не стареет, что нужно всем: вопросы духа, веры, вопросы отношений наших к Богу и людям, к добру и злу, к природе, к будущей жизни – и посильные ответы на них, те самые ответы, которые самую Жорж Санд привлекали к Пьеру Леру и успокоили ее прежние, мятежные и безотрадные пессимистические искания.

Нам кажется, что только что пересказанный нами эпизод является чрезвычайно драгоценным доказательством взаимодействия между литературой и жизнью.

Одними из самых сильных и захватывающих страниц «Консуэло» – оставляя в стороне чисто художественные достоинства романа и неподражаемое изображение артистической натуры героини и всей ее жизни и судьбы – наряду с этим самыми сильными являются те, на которых рассказывается о прошлом Богемии, о таборитах и их борьбе с католиками и имперскими войсками, о их верованиях и идеалах. Точно также интересны и те две статьи, написанные Жорж Санд между первой и второй частью «Консуэло», в которых говорится о таборитском движении. И вот именно эти страницы, – на которых отразились некоторые идеи Леру, им прямо почерпнутые из вероучений и истории средневековых славянско-протестантских сект, являющихся одновременно и предшественниками Лютера, и первыми пионерами того социально-политического движения, которое с особой силой развилось в Европе в конце 18 века, продолжается и поныне и неизвестно, чем и когда окончится, – эти-то страницы в свою очередь находят отклик и прямое применение в русской религиозно-социальной секте, возникшей в наши дни и являющейся выразительницей того страстного искания и стремления к правде на земле, которое не мирится ни с какими человеческими учреждениями и не отступает даже перед фанатическим исканием смерти, лишь бы открылась правда вечная.

ГЛАВА V.

1842-1846.

– «Фаланстер» в Орлеанском сквере

– Книжка В. фон Ленца.

– Разногласия и ссоры.

– Девица де Розьер.

– Морис и Соланж.

– «Изидора».

– «Матери в большом свете».

– Неизданные письма Шопена.

Начиная с 1841 года и по 1846 г. Жорж Санд регулярно проводила зимы в Париже, а лета в Ногане, живя приблизительно по полугоду там и здесь, оставаясь в деревне до самой зимы и возвращаясь часто лишь в ноябре или даже