Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Вера Камша

1

Лицо надо держать, а обещания – исполнять, тем более если за неисполнение никто не взыщет, ведь даже в Морском Уставе не сказано, что морскому офицеру следует засвидетельствовать свое почтение жениху отказавшей ему девицы. В Морском Уставе много чего не сказано… Руппи откинул одеяло, сел и по так и не изжитой детской привычке запустил руку в волосы. Вроде и не нашумел, но дрыхнувшей в ногах Гудрун хватило. Кошка подскочила, будто ее окатили из ведра, и тут же принялась самозабвенно топтаться на месте, чудушко эдакое!

– Вот зачем? – вопросил Фельсенбург, вытаскивая верные часы. До королевского полдника, на котором он за какими-то кошками обещался быть, оставалась уйма времени, и его требовалось как-то убить. Для начала Руперт тронул щеку и понял, что пора бриться; полчаса, считай, мертвы, а дальше? Перекусить и прогуляться? Разыскать Савиньяка? Махнуть рукой на обещание и удрать, оставив записку, к которой, как назло, ничего не приложишь? Подарки отвергнутых влюбленных, по всеобщему варитскому мнению, приносят несчастье, хуже только сувениры, подброшенные покинутыми невестами, одна Торстенова Гильде чего стоила… Целую свадьбу уморила, уцелел только сам изменщик, который и разрубил мстительницу пополам. Придурка, написавшего по сему случаю оперу, Торстен, вне всякого сомнения, тоже бы прикончил, но их разделяли века. А жаль! «Сетования Гильде», которые в четыре руки бренчали сестрицы, вызывали сильнейшее желание заткнуть уши и сбежать, так что никаких «сетований»! Жизнь продолжается, а час за столом – это не месяцы среди родни и даже не три часа в опере.

Скомканное одеяло полетело в воображаемого маэстро, и отвергнутый Фельсенбург соскочил на застеленный чуть ли не в три слоя пол. Благодаря этой предосторожности и намертво замазанным оконцам комнатка и не подумала выстыть, пожалуй, было даже жарковато.

Звонков на заурядном постоялом дворе, само собой, не имелось – не столичная гостиница, да и созерцать лишний раз чужие рожи не тянуло. Руппи высунулся в коридорчик и обнаружил парней Штурриша и с ними Уилера, незамедлительно приподнявшего на каданский лад шляпу, вот ведь обезьяна!

– Что-то случилось? – слегка удивился Руперт, отодвигая как-то оказавшуюся под ногами кошку.

– Да как сказать… Лошадей оседлали, Монсеньор сапоги натягивает, дело за тобой.

– Сейчас… – И к Змею бритье! Селине все равно, а Хайнрих вообще с бородой. – Ты-то куда потом? Назад в Акону или дальше с Савиньяком?

– С ним, ясное дело. Давно охота на Сагранну глянуть.

– А мне – на Бирюзовые Земли… Гудрун!

Кошке предыдущих приключений было мало. Улучив момент, она таки выскочила в коридор, но на сей раз побег не удался – бдительный Уилер ухватил разогнавшуюся красотку за шиворот. Беглянка жалостно пищала и пыталась вывернуться, но закатный сородич держал крепко.

– Сунь куда-нибудь, – попросил Руппи и внезапно успокоился, словно вместе с пушистой надоедой «фульгат» ухватил за шкирку разобиженную противненькую грусть. Ну да, с любовью не вышло, только дел от этого не убавилось, да и небо ниже не стало. Погода явственно намекала на недопустимость уныния, и не согласиться с ней было невозможно, особенно глядя, как у забора приплясывают очередной раз столковавшиеся мориски. При виде чужого человека Грато вскинул голову и благодушно фыркнул, зато Морок ощутимо толкнул хозяина под руку, дескать, прогулка прогулкой, но хороших лошадок следует еще и гладить!

– Удачно, когда нам достаются нежности, которые мы в силах перенести, – заметил вынырнувший из-за поленницы Савиньяк. – Представляете, что бы было со всадниками, выражай кони свои чувства на табунный манер? Любовью вообще можно многое переломать…

– Пожалуй. – Вряд ли брат Арно намекает на маму, и все же… – Вы не о моем отце?

– Нет, хотя к герцогу Фельсенбургу это тоже можно отнести. Слишком много слишком душной любви заметно страшней ее отсутствия.

– А, – догадался Руппи, – это вы меня утешаете!

– И вновь нет, хотя могу и утешить. Селина, если все пойдет не так, останется жива. И ее подруга, и Хайнрих, который, на наше счастье, и силен, и умен.

– А что может пойти не так?

– Если вдуматься, всё. – Савиньяк взлетел в седло первым, отставать Руппи не собирался. – Вы брали отпуск?

– Можно считать, что да.

– В таком случае хорошо бы вам заехать в Акону.

– Зачем?

– Поговорить с герцогом Алва о том, что может пойти не так.

– Я поеду, – тут же решил Фельсенбург. – А по дороге буду думать над вашими словами.

– Думать лучше о делах, – маршал послал своего красавца от ворот направо, то ли не любил топтать собственные следы, то ли не желал напоминать о вчерашнем. – Вы наверняка прикидывали, чем лучше заняться весной, не поделитесь? Бруно ваши раздумья изменой вряд ли сочтет, а наш разговор они облегчат.

– Перед фельдмаршалом я отчитываюсь только о выполненных поручениях, мои соображения ему без надобности. Что до весны, то это либо горники, либо сразу столица, и я ставлю на Эйнрехт.

– Вот как? – поднял бровь фрошер, и Руппи не выдержал, хихикнул.

– Именно так. Штаб только что разослал приказы всем разбросанным вдоль Хербсте войскам; по сути это перепевы того, что рассылали после заключения перемирия. Армии напоминают, что Марге – предатель и узурпатор, а Бруно, как и прочие верные дети Дриксен, читай Штарквинды с Фельсенбургами и не то семью, не то восемью великими баронами, верны кесарии, а значит, правы. Порядок у себя прежде всего, поэтому принц Зильбершванфлоссе намерен соблюдать подписанный им и Проэмперадором Савиньяком договор, но о том, чтобы оставить занятые во время прошлогодней победоносной кампании территории, нет и речи, всем полагается выполнять свой долг и удерживать плоды фельдмаршальских побед. При этом некоторым частям предписано готовиться к весеннему маршу на север. Конечная цель не называется, но в горах артиллерия не слишком нужна, а ее срывают с места первой, поэтому – Эйнрехт.

Савиньяк кивнул, но и только, похоже, ждал итогов фельсенбурговых раздумий, и Руппи, чуть поколебавшись, добавил, что в целом со старым быком согласен.

– Вы расходитесь на предмет ношения нарукавников и варки шадди, – ухмыляться братец Арно умел просто отлично, – или вам, вопреки уверениям Бруно, тревожно, хоть вы и не совсем понимаете причину?

– Второе, хотя нарукавники меня в самом деле бесят.

– Не носите их никогда.

– Не буду. – Руппи зачем-то привстал в стременах и огляделся. Снега́ по эту сторону Кнебенау ничем не отличались от вчерашних, разве что развалюхи у дальнего холма не наблюдалось. – Маршал, почему мне тревожно?

– Частично потому, что вы – это вы, но дела семейные вам лучше обсудить с вашим военным родителем. Вторая причина тревоги, полагаю, исходит от ума. Вы не чужды политики и при этом успели повоевать как с обычными врагами, так и с бесноватыми. С таким опытом трудно не заметить, что жестокость, наглость и подлость, в том числе и умело скрываемые, становятся все более весомыми козырями, при этом их к исключительной привилегии бесноватых не отнесешь, хотя бесноватость и заставляет некоторых ызаргов вести себя по-волчьи.