Европа перед катастрофой. 1890-1914 - Барбара Такман

В 1893 году социалисты во Франции, как и в Бельгии, одержали впечатляющую победу на выборах. Свыше полумиллиона избирателей отдали свои голоса за тридцать семь депутатов палаты. Самым выдающимся среди них был тридцатичетырехлетний Жан Жорес, завоевавший популярность по всей Франции как радетель забастовщиков коммуны Кармо в своем родном крае Тарн. Шахтеры Кармо, уже давно конфликтовавшие с работодателями, в 1892 году избрали мэром секретаря своего профсоюза, социалиста, которого компания уволила за непослушание: хозяева отказались предоставлять ему время для исполнения политических функций, и ему приходилось самовольно отлучаться по делам. Шахтеры расценили увольнение своего лидера как оскорбление, нанесенное и им, и завоеваниям революции. Когда шахтеры в знак протеста объявили забастовку, Жорес, бывший профессор философии, стал их советником, вождем и оратором 28. Его оппонент, маркиз де Солаж, хозяин Кармо, владелец шахт, стекольного завода, лесоповалов, имевший титул и депутатское место в парламенте, был воплощением капитализма, и с ним Жорес вел нескончаемую войну во время забастовок и выборов почти всю жизнь. Сам Жорес стал депутатом как кандидат Французской рабочей партии, избранный от округа Кармо.

Приземистый и увесистый, эдакий «пышущий здоровьем кариатид» с «веселым и насмешливым лицом» всем своим видом доказывал, что родился на солнечном юге. «Все ему было чрезвычайно интересно, все его возбуждало», – говорил о нем Вандервельде. Обладая командным голосом, незаурядным интеллектом, полемическим даром, неуемной энергией и энтузиазмом, он был прирожденным лидером. Когда Жорес говорил, он пребывал в постоянном движении, голова с густой бородой откидывалась назад, тело рвалось вперед, а короткие руки то взмывали вверх, то падали вниз. «Казалось, плечи вздрагивали и колени подгибались под тяжестью обуревавших его идей и мыслей, когда он всю силу своего интеллекта и убеждений обращал в слова, которые должны были вести людей, веривших ему, в лучшее будущее». Казалось, что в нем слились воедино земная твердь и бушевание огня. Послушать его речи приходили даже политические оппоненты, подобно тому, как театралы шли посмотреть игру Муне-Сюлли в трагедиях Расина. Когда за обедом он начинал рассказывать об астрономии, вспоминал один из гостей, «перед нами будто расступались стены, и мы окунались в вечность»: «Женщины забывали попудрить свои личики, мужчины – закурить, а слуги – пойти поужинать». Реми де Гурмон говорил: «Жорес думает своей бородой». Но вряд ли кто-либо еще тогда был способен столь ясно излагать свои мысли, как человек, написавший Les Preuves, «Доказательства», и учившийся в юности в Эколь нормаль. Хотя у французских социалистов не было постоянного вождя, поскольку они постоянно разделялись, объединялись и снова разъединялись, Жорес, постепенно сменив Геда, стал признанным лидером.

Он был истинным социалистом, не в смысле следования доктрине, а в смысле верности идее и цели. Он верил в изначальную доброту человека, в то, что общество тоже должно быть добродетельное, и за это надо бороться каждодневно, всеми доступными средствами, но с учетом реальностей. Он вел эту борьбу повсюду, где только можно: во время волнений в Фурми и Кармо, по поводу lois scélérates [146], налогообложения, дела Дрейфуса. Его социализм не проистекал из поучений Маркса. Он, как объяснял сам Жорес, был «продуктом истории, нескончаемых и вековечных страданий». Текст его латинской докторской диссертации был посвящен исследованию источников германского социализма, начиная с Лютера: De primis socialismi germanici lineamentis apud Lutherum, Kant, Fichte et Hegel. Впервые его избрали в палату депутатов в 1885 году как республиканца. Тогда ему было двадцать шесть лет и он был самым молодым членом парламента. Потом он разочаровался в политике и вернулся в науку профессором университета в Тулузе, где его лекции приобрели такую популярность, что на них приходили и рабочие, и мелкобуржуазные горожане, и студенты, и преподаватели. Волнения рабочих в Тулузе и Тарне заставили его снова заняться общественно-политической деятельностью, и в 1890 году он объявил себя социалистом. Эдуард Вайян однажды сказал, что для Жореса годилась любая революция, но это не так 29. У Жореса было свое и четкое представление о революции: для него она означала завоевание, а не свержение государства. Его марксизм был текуч, подвижен. Жорес был и патриотом и интернационалистом и верил в индивидуальную свободу так же убежденно, как и в коллективизм. «Мы, социалисты, тоже свободолюбивы, и мы тоже выступаем против любых внешних ограничений», – говорил он. Для нас неприемлемо, если в социалистическом обществе будущего человек не сможет вольно «гулять, петь и общаться». Он отвергал марксистскую концепцию буржуазного общества, в котором нет места для рабочего класса. Он видел в рабочем классе не постороннего пришельца, ждущего у дверей, когда наступит его время властвовать, а активного участника, нуждающегося в среднем классе как в союзнике для реформирования общества в соответствии с социалистическими идеями.

В его вере таилась невидимая движущая сила. «Вы знаете, как определить статью, написанную Жоресом? – спрашивал Клемансо. – Очень просто. Все глаголы у него в будущем времени»30. Тем не менее из всех социалистов он был самым прагматичным, ему было чуждо доктринерство, он всегда был человеком действия. Он жил конкретными делами, а это означало и движение вперед, и отступление, и адаптацию, и умение не только брать, но и давать. Он не признавал догм, закрывающих возможность найти выход из трудного положения. Он всегда прокладывал мосты для взаимопонимания: и между людьми, и между идеями. Он был идеалистом-практиком.

В числе депутатов-социалистов в 1893 году вместе с ним были избраны Александр Мильеран, прожженный адвокат, Рене Вивиани, умевший производить больше впечатления витиеватостью речей, а не их содержанием, и еще один адвокат Аристид Бриан, самый младший из них, «Ф. Э. Смит» социалистов, чьи способности, деловитость и амбиции оказались намного солиднее и тверже убеждений. Бриан «ничего не знает и все понимает», говорил о нем Клемансо и добавлял: если бы его обвинили в краже башен собора Парижской Богоматери, то адвокатом он нанял бы Бриана. Социалисты-депутаты 1893–1898 годов сразу же распропагандировали свои идеи и требования. Они приняли программу-минимум, известную как «программа Сен-Манде», сформулированную Мильераном и дававшую определение социалисту как человеку, «верящему в коллективное владение собственностью». В ней также провозглашались основные цели: национализация средств производства и обмена по мере их готовности к обобществлению; завоевание политической власти на основе всеобщего избирательного права; международное единение рабочего класса. В палате депутатов они добивались промежуточных реформ: введения восьмичасового рабочего дня, налогообложения доходов и наследства, страхования по старости, муниципальных преобразований, мер по охране здоровья и технике безопасности на заводах, шахтах и железных дорогах. Парламентская активность Жореса, идеологический задор Геда, доведшего марксистскую версию исторического процесса до ее закономерного завершения коллапсом капитализма и перепугавшего до смерти буржуазию, яростные отповеди консерватора де Мена, речи, комментарии и статьи, сопровождавшие дебаты, превратили социализм в идеологическое ристалище, ставшее с тех пор неотъемлемой частью общественно-политической жизни Франции.