Камера - Джон Гришэм

– Верю, Сэм. Верю и уважаю тебя за это. Несомневайся, я пробуду здесь до последней минуты, и буду скорбеть, когда тыуйдешь, и похороны устрою, как положено. Ни один человек не посмеет тебяобидеть, пока я рядом. Но, прошу, посмотри на все моими глазами. Я молод,передо мной – целая жизнь. Не делай так, чтобы я потом думал, что мог сделатьбольше. С твоей стороны это было бы несправедливо.

Кэйхолл поднял голову, сложил на груди руки.Лицо его стало спокойным, в уголках глаз поблескивала влага.

– Мы поступим с тобой так, – глухо сказал он.– Завтра и во вторник я займусь кое-какими приготовлениями. Полагаю, всепроизойдет около полуночи, времени должно хватить. Относись к этому как к игре.Выиграешь – отлично. Проиграешь – я расплачусь.

– Значит, слушание…

– Нет. Никакого слушания, никаких петиций.Проблем тебе и без того хватает: на два ходатайства ответы так и не получены.Нового я ничего не подпишу.

Сэм с трудом поднялся, на негнущихся ногахподошел к двери, привалился к ней плечом.

– Что слышно о Ли? – спросил он, доставая изкармана сигарету.

– Она по-прежнему в клинике, – солгал Адам.Ему хотелось сообщить деду правду – стоит ли врать, когда жить человекуосталось всего два дня? Удержала мысль: до вторника Ли наверняка объявится. –Хочешь ее увидеть?

– Думаю, да. Она может оттуда выйти?

– Не уверен, но попробую вытащить. Она слабее,чем я рассчитывал.

– Моя дочь – алкоголичка?

– Да.

– Это все? А наркотики?

– Только спиртное. Тетка призналась, что пьетуже долгие годы. Клиника стала для нее вторым домом.

– Да хранит ее Господь. Моим детям тоже неповезло.

– Ли – замечательная женщина. Ей действительноне повезло – сначала в браке, потом с сыном. Он подростком ушел из семьи ибольше не возвращался.

– Уолт?

– Уолт. – У Адама защемило сердце: дед даже небыл уверен, как зовут его внука. Кто же проклял род Кэйхоллов?

– Сколько ему сейчас?

– Не знаю. Наверное, мой ровесник.

– Обо мне он хоть что-нибудь слышал?

– Трудно сказать. Уолт покинул страну многолет назад. Живет в Амстердаме.

Сэм протянул руку к стакану с остывшим кофе,сделал глоток.

– А как Кармен? Адам взглянул на часы.

– Через три часа встречу ее в аэропорту.Завтра утром она будет у тебя.

– Это меня пугает.

– Успокойся, Сэм. Сестра – простой и добройдуши человек. Она не только красива, но и умна. Я много рассказывал ей о тебе.

– Зачем?

– Кармен сама просила.

– Бедная девочка. Ты говорил, как я выгляжу?

– Тебе нечего волноваться. Ее интересует нетвоя внешность.

– Ты говорил, что я не чудовище?

– Я сказал, что ты – душка, волшебный гномикиз сказки, с серьгой в ухе и конским хвостом на затылке, в аккуратных резиновыхгалошках.

– Поцелуй мой зад!

– И что заключенные тебя боготворят.

– Врешь! Все врешь! Ты не мог такого сказать.– Губы Сэма растянулись в улыбке.

Адам рассмеялся, может быть, излишне громко,но юмор в это мгновение был необходим обоим. Дед и внук старательно делали вид,что им страшно весело. Однако веселье быстро прошло. Оба сидели на краю стола,упираясь ногами в стулья, под потолком плавали густые клубы табачного дыма.

Так о многом хотелось сказать, и так мало былосказано. Рассуждать о стратегии защиты уже не имело смысла, история семьиисследована настолько, насколько это оказалось возможным, а погоду пустьанализируют метеорологи. Оба понимали, что следующие два с половиной дняпроведут вместе. Серьезные вопросы могут подождать, неприятные – тоже. Адамдважды сверялся с часами и напоминал, что ему пора, но дед все просил неторопиться: ведь с уходом внука придется возвращаться в камеру, в этураскаленную до сорока градусов клетку. “Пожалуйста, – умолял Сэм, – посиди ещечуть-чуть”.

* * *

Глубоко за полночь, после того, как Карменузнала о Ли и ее проблемах, о Фелпсе и Уолте, о Макаллистере, Уине Леттнере игипотетическом сообщнике, после того, как была съедена пицца, помянут отец идетально разобрана генеалогия рода, Адам сказал:

– Этого я никогда не забуду. Мы сидели с нимрядом на столе, болтали ногами и молчали. Временами он похлопывал меня поколену – так делает добрый дедушка, когда хочет приласкать внука.

Полученной поздней ночью информации для Карменбыло слишком много. Четыре с лишним часа девушка просидела во внутреннемдворике, стараясь не замечать липкого от влаги воздуха, внимательно слушаябесстрастное повествование брата.

Адам старался быть предельно осторожным. Чтобыпровести сестру по трагическому пути предков, он выбрал самый щадящий маршрут ивсячески избегал приближаться к краю бездны. Ни слова о Джо Линкольне, орасправах над чернокожими, ни малейшего намека на жуткие, леденящие кровьдетали. Сэм в его рассказе представал человеком неистовым и вспыльчивым,совершившим в жизни ужасные ошибки и искренне раскаявшимся. В какой-то моментАдам решил поставить в видеомагнитофон свою кассету, однако тут же передумал.Потом. Для одной ночи уже достаточно. Раза два или три в голову приходиламысль: он и сам едва ли верит тому, что открылось за минувшие четыре недели.Было бы жестоко тащить за собой Кармен по всем кругам этого ада.

Впереди годы. Уйти от воспоминаний все равноне удастся.

Понедельник, 6 августа, шесть часов утра.Сутки с небольшим.

Войдя в свой кабинет, Адам бесшумно прикрылдверь. Ровно в семь он позвонил судье Слэттери. К телефону никто не подошел.Рассчитывать на другое было бы наивно, но Адам надеялся, что хотя быавтоответчик сообщит ему, где можно получить какую-нибудь информацию. Слэттерине спешил дать ответ на протест в связи с патологическим расстройствомменталитета осужденного. Для судьи протест адвоката являлся, по-видимому,чем-то вроде использованной бумажной салфетки.

Оператор справочной службы подсказала номердомашнего телефона мистера Флинна Слэттери, однако поднимать его из постелиАдам не захотел. Подождем до девяти.