Мечи Ланкмара. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Книга 2 - Фриц Ройтер Лейбер

– Входи, входи! – откликнулся Мышелов раздраженно. – И нечего расшибать корабль в лепешку, если тебе нужно всего-навсего открыть дверь!

Сначала в дверях возникла только голова, покрытая редеющими рыжеватыми волосами, затем следом протиснулся и ее обладатель. Чтобы не стукаться лысой макушкой о потолочные балки, ему пришлось не только ссутулиться, но и согнуть колени. «Вот и Фафхрду пришлось бы сгибаться в три погибели, вздумай он войти в собственную каюту, – мелькнуло в голове Мышелова. – До чего же неудобно быть большим».

Скор смерил Мышелова холодным взглядом; присутствие Миккиду он едва заметил. Великан огладил пятерней свою бороду цвета ржавчины, явно стараясь придать ей более благообразный вид; однако в результате его усилий она стала больше, чем когда-либо, походить на пучок ветоши. Если бы не это да не сломанный нос, то он был бы вылитый Фафхрд каких-нибудь пять лет тому назад.

– Ну? – не допускающим возражений тоном произнес Мышелов.

– Прошу прощения, капитан Мышелов, – начал здоровяк. – Но как я есть единственный, кто плавал на этом корабле раньше и знаю, как он себя ведет во всякую погоду, то был тобою поставлен следить за погрузкой и сохранностью груза. А потому должен доложить, что сундук с материями – ты, думаю, его помнишь – исчез со своего места. Веревки от него так и лежат на палубе.

«Ага, – думал Мышелов, – и у него тоже рыльце в пуху, вот и выслуживается, докладывает, хотя и видит, что опоздал. Ишь ты, рожа тупая, а туда же! Мужлан похотливый!»

Вслух же он сказал:

– Ах да, пропавший сундук – мы как раз о нем говорили. Когда же, по-твоему, это случилось? Когда он исчез? В Брульске?

Скор покачал головой:

– Я сам следил за его погрузкой, а когда ложился спать, сундук был последним, что я видел на палубе, прежде чем закрыть глаза; мы в это время были уже в нескольких лигах от порта. Я уверен, он и сейчас на борту.

«И не стыдится признаваться, мерзавец! – возмутился про себя Мышелов. – Удивительно, что он не обвиняет Миккиду в краже. Оказывается, у воров и головорезов тоже есть представление о чести».

Между тем он продолжал:

– Если, конечно, его не бросили за борт – такое ведь тоже могло произойти, не так ли? Или какие-нибудь невидимые и бесшумные пираты взяли нас на абордаж, пока вы оба дрыхли, и умыкнули ящик. А может быть, хитроумный осьминог, поднаторевший в устройстве судов, возжаждал нарядного платья и, работая щупальцами, словно руками…

Он остановился на полуслове, заметив, что Скор и Миккиду остолбенело уставились куда-то за его спину. Он повернулся на своем сундуке. Из-под одеяла был виден большой зеленый глаз в обрамлении серебряных ресниц да спутанная прядь волос, упавшая на бледный лоб, – Исисси смотрела на вошедших немигающим взглядом.

Мышелов решительно обернулся и рявкнул, скрывая замешательство:

– Ну? Чего вы там разглядываете?

– Э-э-э… ничего, – проблеял Миккиду, в то время как Скор лишь медленно отвел глаза от лежащей Исисси и вперил пристальный взор в Мышелова.

– Ничего? Уж не сундук ли вы где-нибудь тут углядели? Или, может быть, разгадали тайну его исчезновения? – продолжал допрашивать он.

Миккиду отрицательно покачал головой, а Скор лишь медленно пожал плечами, не сводя с Мышелова странного взгляда.

– Что ж, господа, – бодро закончил тот. – На том и порешим! По вашим словам, сундук должен быть где-то на корабле. Так найдите его! Обыщите корабль – вещь такого размера в карман не спрячешь. И смотрите у меня, ищите как следует! А теперь – убирайтесь!

«Будь я проклят, если они оба не в курсе дела! Лживые собаки! – кипятился Мышелов в душе. – И все-таки… все-таки что-то тут не так».

5

Когда они наконец ушли, недоумевая и оглядываясь, Мышелов подошел к кровати и, уперевшись в нее обеими руками, стал пристально вглядываться в глаза лежащей на ней девушки. Та немного запрокинула голову, потом снова опустила, повертела ею из стороны в сторону и, высвободив лицо из-под одеяла, а глаза из-под падавших на них волос, выжидательно посмотрела на него.

Он вопросительно поднял брови, мотнул головой в сторону люка, через который только что вышли двое, и показал на нее. Невольно он поймал себя на том, что предпочитает разговаривать с ней жестами, а не словами. Быть может, в этом и есть самая суть власти – заставить другого выполнять свою волю, не прибегая к словам, провести его через все стадии подчинения в полном молчании, так чтобы даже боги ничего не узнали.

И вновь одними губами задал он свой вопрос:

– Так как же ты на самом деле попала на борт «Морского ястреба»?

Ее глаза широко раскрылись, и мгновение спустя бархатистые, как кожица персика, губы задвигались, но, чтобы разобрать слова, ему пришлось опускать голову до тех пор, пока ее влажное дыхание не защекотало ему ухо, – она говорила на том же нижнеланкмарском диалекте, что и он, и Миккиду, и Скор, но с очаровательным акцентом, который заключался сплошь в каких-то шелестах, придыханиях и гортанных звуках. Он вспомнил, что, когда она пряталась в сундуке, ее запах показался ему концентрированным желанием, теперь же она источала бесконечно нежный аромат свежераспустившегося цветка.

– Я была принцессой и жила с принцем Мордругом, моим братом, в далекой стране, где всегда весна, – начала она. – В той далекой стране жестокое солнце светило так же мягко и нежно, как серебристая луна, вода укрощала и зимние бури, и летнюю жару, превращала ревущие ураганы в легкий бриз и отнимала силу даже у огня.

«Все шлюхи врут одно и то же, – подумал Мышелов. – Все они бывшие принцессы». И все же не прекратил слушать.

– Сокровищ у нас было столько, что и представить себе нельзя, – продолжала она. – Летучие единороги, резвые водяные котята были моими друзьями, ловкие молчаливые слуги прислуживали нам, сладкоголосые чудовища охраняли нас – стремительный Крушитель, многорукий Душитель и бесстрашный Разведчик Глубин, самый мощный из всех.

А потом пришли плохие времена. Однажды ночью, пока наши стражи спали, сокровища наши похитили, и королевство наше опустело, погрузившись в тишину и тайну. Мы с братом начали собирать союзников, чтобы отправиться на поиски пропавших сокровищ, и вот тогда подлые негодяи вероломно покинули меня и насильно увезли в грязный, отвратительный Брульск, где мне пришлось познать все зло, которое только есть под бесстыдно таращащимся на него солнцем.

«И это тоже старая песня, – отметил про себя Мышелов, – похищение невинной девицы, потеря невинности, наставление во всех мыслимых пороках». Но продолжал