Мечи Ланкмара. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Книга 2 - Фриц Ройтер Лейбер

закругленный Куб Честных Сделок кажутся мне куда более правдоподобными, чем прямые; во всяком случае, так они больше соответствуют реальной человеческой практике.

Его рассказ обо всем, что приключилось с ним на воде, в воздухе и под водой, а также о магии, которой обладал виденный Сиф призрак, и о его последнем страшном превращении вызвал немало удивленных ахов и охов у его слушателей, но некоторые из них задумчиво нахмурились. Афрейт задала несколько вопросов, пытаясь понять, что заставило его последовать за призраком, притворяясь, будто не понимает; Рилл, слушая ее вопросы и его бессвязные ответы, насмешливо улыбалась.

Что до личности призрака, то на этот счет у матушки Грам были твердые убеждения.

– Это кто-то из затонувшей Симоргии, – заявила она, – пришел забрать побрякушки, похищенные у них когда-то пиратами.

Гронигер наотрез отказывался этому верить, доказывая, что золотые символы всегда принадлежали Льдистому. Старая ведьма не стала спорить, только пожала плечами.

Тут собиравшая стрелы Гейл спросила:

– И что, эта женщина-рыба просто взяла да и откусила твой крючок?

– Да, взяла и откусила, – подтвердил Фафхрд. – Маннимарк сделает мне новый – из бронзы. Знаешь, я начинаю любить его, ведь он дважды спас меня прошлой ночью: если бы не он, я бы поджарился от молнии, которую исторгал оборотень, или бы оборотень откусил мне еще кусок левой руки.

Гейл спросила:

– А почему ты стал подозревать женщину-рыбу и пошел за ней?

– Давай сюда стрелы, – ушел он от ответа на ее вопрос, – я придумал, как стрелять за угол.

На этот раз он прицелился по ветру, так что воздушное течение подхватило его стрелу и понесло ее прямо за камень, туда, где стояла круглая мишень. Гейл снова возмутилась, заявив, что это такое же надувательство, как стрельба сверху, но позже они обнаружили, что его выстрел достиг цели.

Морской оборотень

1

В небе Невона показался растущий месяц, его желтое сияние отразилось в упругих боках волн Крайнего моря, зажгло искры в их кружевных гребнях и позолотило туго натянутый треугольный парус крутобортой галеры, поспешавшей на северо-запад. Там еще догорали последние отблески заката, а скалистый берег, от которого недавно отчалило судно, уже объяла тьма, скрыв его суровые очертания.

На корме «Морского ястреба», рядом со старым Урфом, сжимавшим штурвал, стоял Серый Мышелов: руки его были сложены на груди, лицо сияло довольной улыбкой. Все его приземистое коренастое тело мерно покачивалось в такт движениям увлекаемого попутным ветром корабля, нос которого то зарывался в невысокие волны, то вновь поднимался над ними. Время от времени он оглядывался назад, на таявшие вдали одиночные огни Но-Омбрульска, но чаще взгляд его был устремлен вперед, туда, где на расстоянии пяти дней и пяти ночей пути, на Льдистом острове, его ждали прекрасная Сиф и однорукий бедняга Фафхрд и большая часть их людей, а также Фафхрдова Афрейт, которая, на вкус Мышелова, была уж больно строга.

«Клянусь Могом и Локи, подумал он, ничто не сравнится с радостью капитана, ведущего домой свой корабль, груженный добытыми в невероятно ловких сделках товарами». И любовный пыл юноши, и жажда подвигов молодого, полного сил мужчины, даже восторг художника, создавшего шедевр, или ликование ученого, завершившего дело своей жизни, – все это сущие пустяки, детский лепет в сравнении с удовлетворением, испытываемым им от сознания выполненного долга.

В восторге от самого себя, Мышелов не мог противиться искушению еще раз мысленно перечесть все до единого товары на корабле – а заодно и лишний раз увериться, что каждый из них находится в наиболее подходящей для него части судна, надежно привязанный на случай шторма или другой оказии.

Прежде всего в капитанской каюте, которая в данный момент находилась у него под ногами, лежали крепко-накрепко привязанные к переборкам бочки с вином, в основном крепленым; там же были и небольшие бочонки горького бренди, излюбленного напитка Фафхрда, – их-то уж точно никому нельзя было доверять (кроме, пожалуй, желтокожего Урфа), напомнил он себе, поднося ко рту висевшую у него на поясе маленькую кожаную фляжку и делая умеренный глоток живительной влаги, добытой на виноградниках Уул-Хруспа; командуя погрузкой и молниеносным отплытием «Морского ястреба», он сорвал себе горло и теперь чувствовал, что лишь этот живительный эликсир в состоянии вернуть его голосу прежнюю мощь еще до того, как ему доведется помериться силой с суровыми ветрами открытого моря.

Но не только вино и бренди были сложены в его каюте: в таких же крепких бочонках с просмоленными швами лежала и пшеничная мука, плебейский товар, предназначенный для тех, кто не привык глубоко вдумываться в суть вещей, но тем не менее совершенно необходимый жителям острова, на котором даже в летнее время невозможно было вырастить ничего, кроме жалкой горстки ячменя.

Между капитанской каютой и носовой частью судна – раздувшийся от самодовольства Мышелов и не заметил, как от мысленного перечисления товаров перешел к самой настоящей их инспекции и теперь уже тихими кошачьими шагами крался по залитой лунным светом палубе к корабельному носу, – так вот, там, впереди, помещался самый драгоценный груз: доски, брус и кругляки хорошо просушенного леса, как раз такого, какой Фафхрд намеревался раздобыть на юге, в богатом лесами Уул-Плерне, как только его культя заживет достаточно, чтобы носить крючок. Точно такую древесину ценою неимоверных усилий Мышелову удалось выторговать в Но-Омбрульске, где леса было отнюдь не больше, чем на самом Льдистом (его обитатели пополняли запасы топлива, собирая плавник на берегу, ибо ничего выше куста на острове найти было невозможно), а потому брульскяне готовы были скорее расстаться с собственными женами, чем со строевым лесом! Да, именно драгоценные бревна, брус и доски, крепко-накрепко привязанные во всю длину к скамьям для гребцов, занимали все пространство под большим парусом от полуюта до бака; каждый слой древесины был отдельно укреплен, надежно укрыт просмоленной парусиной для защиты от соленых брызг и морской сырости, да еще для пущей сохранности переложен тонкими, как пергаментная бумага, пластинами кованой меди. Верхняя часть этого многослойного пирога, покрытая кусками парусины с залитыми смолой швами, образовывала импровизированную палубу, поднимавшуюся вровень с фальшбортами, – настоящее чудо погрузочного искусства! (Разумеется, все это сильно усложнит задачу гребцам, если таковые понадобятся, но обычно в плаваниях, подобных этому, в них редко возникала необходимость; да и кроме того, выходя в море, все равно нельзя предусмотреть все опасности, с которыми рискуешь столкнуться.)

Да, Мышелов имел все основания гордиться собой: его корабль вез к изглоданным ветрами голым берегам Льдистого щедрый груз древесины: поздравляя себя с удачей,