Никон - Владислав Бахревский

Кудеяр тронул старичка за плечо. Открыл тот глаза, зевнул, а потом как разинет пасть свою беззубую. Кудеяру пришлось рот старику перчаткой прикрыть.

– Не шуми, дед! Вставай, тюрьму откроешь! – и пистолет показал.

Вышли на тюремный двор. Был он пуст и гол. Посреди стояла двухэтажная изба четырех саженей в длину и в три с половиной в ширину. Старичок подошел к тюремной избе, отомкнул огромный замок. Замок выпал из пробоя и шмякнулся целовальнику на ногу. Целовальник ойкнул и сел на землю.

– Вставай! – приказал Кудеяр.

– Не могу, – прошептал бедняга, мигая крошечными глазками, – прослабило меня!

Кудеяр нагнулся, вынул из замка ключи. Отворил другую дверь. Оглянулся. Старичок стягивал порты.

Кудеяр толкнул дверь и вошел в темницу. Спящие на нарах люди зашевелились.

– А ну, вставайте! – крикнул Кудеяр.

Узники повскакали с мест.

– Слушайте меня! – Кудеяр поднял руку. – Вы свободны! Можете идти на все четыре стороны, но я зову вас к себе в дружину. Я отбираю у богатых и отдаю бедным.

– Кто ты есть? – спросил удалец, голый по пояс.

– Я – Кудеяр.

– Кудеяр, я иду с тобой.

– И я! И я! – закричали тюремные сидельцы.

– А я не пойду, – сказал мужичок в армяке. – Вина моя небольшая. Посажен всего на три дня, а два я уже отсидел. Мне деток покинуть жалко.

– Я никого не принуждаю. Со мной пойдут только охотники.

– Веди! – гаркнуло более дюжины глоток.

– Тихо! – приказал Кудеяр. – У нас нет оружия. Не забывайте. Идемте к дому воеводы и добудем оружие!

– А заодно и одежду, – сказал голый.

Налетели на сонный двор. И вот все на лошадях, и у всех есть если не острое, так тупое оружие, и то, что стреляет, и то, что колет.

Нагло – к городским воротам, ворота для них догадливо распахнуты. Уходите, ради бога!

Ушли.

Выехали к реке. Спешились. Бросились в воду. Поскребли грязные телеса. И опять на коней, к дубраве. Развернули скатерть с воеводского стола.

Ели, ели, ели и пили!

Выпивши, повалились на траву. Лежали, трогая осторожно тугие животы, отдуваясь бережно, боясь потревожить пищу.

Кудеяр не торопил людей. Ждал. Отлежались.

– Славно! – сказал молодец в парчовом кафтане, и Кудеяр узнал в нем голого. – Нам бы давно догадаться потрясти воеводу. Спасибо, атаман. Ты нам дал волю, а мы клянемся головами, что не выдадим тебя ни в битве, ни в пире.

– Клянемся!

– На коней! – приказал Кудеяр. – У нас далекая дорога.

Посчитал людей. Восемнадцать. Что ж, не полк, но тоже сила.

Аксен Лохматый с Васей Дубовой Головой сидели на поляне и жарили заднюю ногу поросенка. Это все, что осталось от матушкиного подарка атаману.

Кудеяр исчез на целую неделю. Куда и зачем, не сказал. Холоп тоже исчез. Ушел к Егору-кузнецу и не вернулся покуда.

Аксен на воздухе свежем да на свининке подобрел, злость с него слетела, руки работы требовали.

Начал было Аксен избушку городить – одному тяжело, а Дубовая Голова заленился.

– Не затем я в разбойники пошел, чтоб работать, – погнал он от себя Аксена. – Я дома у матушки наработался.

Целыми днями шлялся Вася по траве, то на солнышке, то в тенечке. Аксену такая жизнь была не по нутру: по детишкам скучал, по жене, а возврата домой не было.

Мясо разделили, съели.

– Теперь спать! – потянулся Дубовая Голова.

Аксен плюнул с досады.

– Как птица Божья: поел – и голову под крыло!

– Чего сердце распаляешь зазря. Будет день – будет пища.

Сказал, отвалился от костра, положил голову на кочку и захрапел.

Вздохнул Аксен, покрутил лохматой головой и лег возле Васи.

Проснулся, и в пот его вдарило. Вся поляна скотом забита.

Крестным знамением себя осенил – не исчезло видение.

Крестом по стаду – живехонько!

Глядит, сидят на поляне три мужика. Двое без шапок, а третий – хоть и жарко, а в шапке.

– Кто вы такие?! – гаркнул Аксен, поднимаясь в рост, торкнув при этом Васю ногой в бок. Вася на другой бок перевернулся, и мужики не испугались.

Те, что без шапок, разостлали перед тем, кто в шапке, скатерть, поставили две четверти водки, жбан квасу, каравай хлеба.

В костер дровишек подбросили, баранчика на кол, и загулял по поляне, щекоча ноздри, самому Господу Богу не противный, великий дух жареного мяса.

Вася потянулся, дыхнул, хлоп ладонью по животу – и на ноги вскочил.

– Я же говорил: будет день – будет пища!

– Кто вы такие? – опять спросил пришельцев Аксен.

Тот, кто был в шапке, сказал что-то мужикам без шапок. Те поклонились ему в ноги, а потом повернулись к Васе и Аксену. Один из них голосом зычным и властным сказал:

– На колени, холопы! Государь всея Руси Василий Иванович Шуйский, престол которого похищен многохитрыми Романовыми, приглашает вас за свой царский стол!

Мужик в шапке согласно закивал головой.

Аксен, почесывая спину, смотрел на него хмуро и недоверчиво. Вася же на колени встал: баран, насаженный на кол, был зело духмянен. Если товарищ на коленях, делать нечего, может, и вправду царь перед тобой. Время неспокойное, у бояр на уме одни хитрости. Опустился возле Васи Аксен, и все тут обрадовались. Откупорили четверть. Царь Василий Иванович Шуйский достал из-за пазухи серебряную братину с письменами.

Говорливый мужик пояснил:

– На этой братине царский знак государя нашего, всея Руси великого князя Василия Ивановича.

Аксен Лохматый повертел братину, ковырнул ногтем царскую корону и спросил с пристрастием:

– У царей царские знаки на теле должны быть. Есть ли они у Василия Ивановича?

– А как же! – Говорливый мужик чуть нос Аксену не показал. – Погоди, вот смилостивится государь, поверит в вашу дружбу, тогда и объявит царские свои метки.

Царь Василий Иванович взял у Аксена братину, наполнил водкой, выпил, крякнул и закусил.

– А теперь вас буду жаловать! – объявил он голосом громким и сиплым. – Первую мою чашу дарую Гришке, воеводе московскому!

Говорун принял братину двумя руками, поклонился государю и выпил.

– Вторую чашу дарую воеводе рязанскому!

Молчаливый мужик тоже выпил.

– Третью жалую тебе! – Государь ткнул пальцем Аксена в грудь.