Пять дней после катастрофы. Жизнь и смерть в разрушенной ураганом больнице - Шери Финк

что некоторые из заболевших чумой все же выживали. «Мой долг состоит в том, чтобы сохранять людям жизнь», – написал он.

Менее чем через две недели после разговора Наполеона Бонапарта с главным медиком турецкие войска начали наступление на позиции французов. Бонапарт приказал дать всем раненым, находящимся в лазарете и не способным присоединиться к отступающим частям, смертельную дозу лауданума – настойки опия. Доктор Деженетт отказался это сделать. В итоге примерно пятьдесят пациентов, находившихся в лазарете, были отравлены главным армейским фармацевтом. Но он, по-видимому, неверно рассчитал дозу. Несколько солдат остались живы, и турки не стали их убивать.

Хотя в книгах и фильмах о войне часто встречаются сцены, когда раненых солдат лишают жизни из милосердия, найти реальные подтверждения подобным случаям в виде документов, однозначно говорящих об участии в этом врача, крайне трудно. Однако в XIX веке возникло движение, участники которого бросили вызов господствующим взглядам. В Соединенных Штатах и Европе появились критики позиции медиков, старавшихся любой ценой продлить жизнь пациентам, – правда, сами эти критики медиками не были. Они выступали за использование обезболивающих лекарств, которые появились в XIX веке и были способны избавить людей от предсмертных мук. При этом они руководствовались не только заботой о больных и раненых, но и стремлением добиться более широкого использования таких препаратов. Этих людей называли «эвтаназиастами», поскольку они называли процедуру умерщвления с целью избавления от страданий «эвтаназией». Этот термин имеет греческие корни: eu означает «благо», а thanatos – «смерть». Англоязычные авторы несколько столетий использовали это слово для обозначения «тихой и легкой смерти, то есть ухода без мучений».

Многие врачи выступали против того, чтобы их опыт и знания использовались для умерщвления пациентов: они опасались, что люди утратят доверие к представителям их профессии. Если они иногда и терпели поражение в борьбе за жизнь больных, это, по их мнению, принципиально отличалось от того, о чем говорили «эвтаназиасты», считавшие, что в определенных ситуациях медики сами должны отправлять пациентов на тот свет. «Сдаться и потерпеть поражение от превосходящих сил противника – это совсем не то же самое, что вести врага в атаку на собственные войска» – так сформулировали свою точку зрения в 1884 году издатели «Бостонского медицинского и хирургического журнала».

И все же движение сторонников эвтаназии росло и крепло как в США, так и в Европе. При этом оно несколько трансформировалось. Некоторые его приверженцы заговорили о том, каким тяжелым бременем тяжелобольные, люди с психическими расстройствами и умирающие являются для своих родственников и всего общества. Из этого они делали вывод, что быстрая и безболезненная смерть была бы не только проявлением милосердия и избавлением для самих этих несчастных, но и способствовала бы всеобщему благополучию. Некоторые задавались вопросом, почему бы не распространить на людей практику, которая часто применялась по отношению к безнадежно больным домашним животным. Да, конечно, животные, в отличие от людей, не могли выразить свое желание или нежелание ускорить собственную смерть ради избавления от страданий. Но, в конце концов, и в том и в другом случае жизнь в мучениях не стоила того, чтобы ее продлевать.

Эти идеи получили особенно широкое распространение в Германии после Первой мировой войны. Население страны страдало от нужды и голода, ставших неизбежными последствиями поразившего страну экономического кризиса. В Германии тогда довольно остро стоял вопрос о том, насколько дорого обходится содержание пожилых людей, инвалидов, душевнобольных и других иждивенцев, многие из которых жили в церковных приютах. (Все это совпало с ростом популярности в стране евгеники – теории о необходимости улучшения генетического фонда человечества. С точки зрения ее приверженцев, подобные «неполноценные» представители населения представляли собой угрозу чистоте и совершенству германской нации – расы господ.)

Пытаясь сэкономить деньги и другие ресурсы во время Второй мировой войны, нацисты в начале 1940-х годов, доводя идею эвтаназии до логического завершения, проводили программы принудительной эвтаназии обитателей приютов. По некоторым подсчетам, в результате было уничтожено до 200 тысяч душевнобольных и калек. При этом для оправдания этих убийств использовалась теория Дарвина, согласно которой в природе выживают самые сильные и приспособленные. После того как эти программы были свернуты, те, кто занимался их реализацией, были направлены руководить массовым уничтожением евреев и представителей других наций в лагерях смерти на территории Польши.

Жертвами медиков-убийц более позднего времени, отправивших на тот свет десятки пациентов, прежде чем их остановили, в том числе Гарольда Шипмана, Майкла Сванго и Арнфинна Нессета, также становились пожилые, больные и беспомощные люди и те, кто был неспособен коммуницировать с окружающими или кого бросили на произвол судьбы родственники. После ареста некоторые из них в качестве оправдания приводили все те же аргументы, заявляя, что подвергали людей эвтаназии, желая избавить их от страданий.

Психиатры выделили у медиков-убийц некоторые общие черты характера. В частности, всем им был свойствен нарциссизм в его крайнем выражении, неприятие критики в свой адрес. Практически каждый из них считал себя богом, спасителем, избавляющим людей от мучений, не способным совершать ошибки и имеющим право решать, когда умирать тому или иному пациенту.

Через несколько десятков лет после окончания Второй мировой войны движение за добровольную эвтаназию снова стало набирать силу в нескольких странах Европы. В 1973 году суд в Голландии вынес решение, согласно которому эвтаназия и самоубийство с помощью врача (когда медик снабжает пациента лекарством, с помощью которого тот может покончить с собой) в некоторых обстоятельствах не являются наказуемыми деяниями, и вынес подсудимому условный приговор. В Голландии упомянутые действия были декриминализованы в 1980-е годы и формально узаконены в 2001-м после голосования в парламенте. Аналогичные законы были приняты в Бельгии в 2002 году и в Люксембурге в 2009-м. В Бельгии одна сеть аптек стала продавать специальный набор для эвтаназии, в который, в частности, входил седативный препарат, который использовался в Мемориале, – мидазолам. Этот набор также включал обезболивающее лекарство под названием пентотал (именно его доктор Эвин Кук использовал в Мемориале для усыпления домашних животных), а также еще один препарат, подавляющий дыхательную функцию. Предполагалось, что врачи должны использовать эти наборы во время визитов к пациентам на дом. После консультации с двумя независимыми, незаинтересованными коллегами медики имели право выписать разрешение на приобретение подобных наборов тем, кто как минимум за месяц до этого подписал просьбу об эвтаназии. При этом голландское и бельгийское законодательство не требовало, чтобы человек, подвергающийся добровольной эвтаназии, был неизлечимо болен.

В каждой стране законы об эвтаназии имели свои особенности. Но поначалу казалось, что все они предусматривали необходимые меры предосторожности. Например, в Голландии эвтаназия по