Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Бин был свидетелем кампании на полуострове Галлиполи, находясь на передовой, и очень восхищался «диггерами», которые там сражались. Он разделял лирическое мнение Джона Мейсфилда о том, что эти бронзовые гиганты, которые «выглядели, словно короли из старинных поэм»[1570], представляли собой самую прекрасную группу молодых людей в мире. Они умерли так, как жили, не имея на земле никакого господина, никому ничего не должные.

Бин приписывал их энергию и жизненную силу англо-саксонским предкам и всеобъемлющему влиянию фронтира, которое проникло в души городских людей, составлявших основную часть австралийского имперского подразделения. Он объяснял их рыцарство, как продукт дикой местности, где «мужчина всегда и любой ценой должен поддерживать товарища». В результате они и проявляли непревзойденный героизм[1571].

Бин сделал вывод, что благодаря смелости и самопожертвованию простых австралийцев «страна узнала себя»[1572]. Многие новозеландцы верили, что по тем же признакам их собственная страна обнаружила свою уникальную историю.

С самого начала снайперы-журналисты пробивали дыры в этой легенде, а в дальнейшем большие академические орудия пытались разнести его на куски. Чарльза Бина посчитали «блестящим создателем мифа»[1573], история которого, несмотря на все достоинства, гуманность и целостность, представляла АНЗАК в розовом цвете. Часто она была смягчающей, иногда уклончивой, драматизировала доблесть и облагораживала страдания. Бин утрировал «живой и беззаботный эгалитаризм офицеров-диггеров»[1574], который, судя по всему, способствовал находчивости и командной работе, которой не могли соответствовать воспитанные в трущобах «Томми» под командованием джентльменов и франтов в моноклях и с усами.

Невозможно было поддержать аргументы Бина о том, что военная виртуозность — это естественный продукт «открытого общества»[1575]. Ведь немецкие солдаты, сформированные гораздо более иерархичным государством, чем Британия, по общему мнению, являлись лучшими в мире.

Более того, легко показать, что до, во время и после войны большинство австралийцев и новозеландцев были преданы империи. Они гордились общей кровью и культурой, ценили политические связи, коммерческие и военные контакты, которые объединяли их с метрополией. Австралийцы повторяли слова Теннисона: «Одна жизнь, один флаг, один флот, один трон» (таков был девиз Имперской федеративной лиги, еще не оскверненный схожим нацистским лозунгом).

Эти люди верили, что империя имеет единую судьбу. Образцом патриота империи был австралийский журналист Джей Адей, который отметил, что на статуе Боадикки работы Торнкрофта начертаны знаменитые строки Коупера:

Тем, что Цезарь никогда не знал, Гордо твой потомок будет править.

Заморский потомок Боадикки, как писал Адей, «это, возможно, не англичанин. Но он более велик. Это человек империи, один из детей тихого и медленного времени, который вернулся в вечном цикле, чтобы поклониться у этого святилища. Оно принадлежит ему».

Поклонение означало клятву верности. В случае войны, как сказал либеральный премьер-министр Альфред Дикин, девизом Австралии будет: «Империя, всеми правдами и неправдами». Когда его преемник, лейборист Эндрю Фишер, сказал У.Т. Стеду в 1911 г., что если Британия вовлечет Австралию в несправедливую войну, «мы будем вынуждены спустить британский флаг»[1576], ему пришлось взять свои слова обратно и извиниться за сказанное.

Так что в 1914 г. Антиподы с готовностью ответили на призыв Британии. Добровольцы бросились под знамена. Они же снова сделали это в 1939 г. Тогда вновь проснулся дух полуострова Галлиполи. Он вдохновлял на верность империи и в Австралии, и в Новой Зеландии, которые являлись, по мнению людей вроде Билли Хьюза, в той же степени частью Британии, как Миддлэсекс.

Сколько правды в плодородной мифологии АНЗАК? Как авторы конфликтных точек зрения о полуострове Галлиполи учитывали доказательства?

С самого начала все предприятие было имперской трагедией. Оно было лишено воображения, амбициозно, готовилось поспешно и несло в себе клеймо (которое не спутаешь ни с чем иным) поборника империи — первого лорда Адмиралтейства Уинстона Черчилля. Он пришел в ужас, увидев, что солдаты союзников «жуют колючую проволоку» во Фландрии.

В качестве альтернативы мертвой точке на западе, Черчилль придумал восточную экспедицию, гомерическую по героизму и наполеоновскую по размаху. Первый лорд предложил захватить бухту Золотой Рог, объединить Балканы, объединить силы с Россией и обойти по флангу Центральные державы в континентальном масштабе. Вначале он настаивал, что только одни корабли могут прорваться через Дарданеллы — древний Геллеспонт, пролив, ведущий к городу, основанному Константином в месте соединения Европы и Азии, «вечному памятнику славе его царствования»[1577]. С характерным для него упрямством Черчилль даже смог убедить сомневающихся адмиралов поддержать план. Джеки Фишер, первый морской лорд, в дальнейшем жаловался, что Уинстон «отравил его вредными испарениями».

Но мины потопили несколько линкоров. А обстрел с них фортов полуострова Галлиполи только предупредил турок о намерениях союзников.

Однако Китченер согласился отправить британские и индийские войска, а также АНЗАК. Для командования ими он назначил генерала сэра Йена Гамильтона, смелого паладина многих конфликтов. Пуля буров повредила ему левую кисть на горе Маджуба.

Гамильтон был необычно прогрессивным и умел хорошо выражать свои мысли, стремился к литературной славе, Китченер однажды назвал его «чертовым поэтом»[1578].

Так что именно Гамильтону пришлось оценить испытания Ксеркса, который на короткое время пересек Геллеспонт, страдания и невзгоды Агамемнона, который провел «десять долгих лет, пытаясь взять Трою»[1579].