Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе - Владимир Федорин

ВФ: Каха, а вы как думаете – как русский империализм трансформировать в нормальный гражданский национализм.

КБ: Путем распада империи только.

АК: Что такое нормальный гражданский национализм – объясните мне.

ВФ: Я, типа, умру за клочок своей земли, но мне плевать, что происходит за ее границами.

АК: Поразительно. Я как писатель, честно говоря, удивляюсь – нормальный гражданский национализм начинается со слова «умру». Что же в нем нормального?

ВФ: Ну если мы говорим про национализм – то это готовность умереть за свою землю, а не за чужую.

АК: Почему вообще какая-то нормальная политическая доктрина должна начинаться со слова «умру». Ну не должно этого быть, ну не нормально, когда люди начинают рассуждать в терминах смерти.

Я хочу говорить о будущем, о каком-то созидании, о каком-то строительстве. О дружбе, о поиске компромисса, о согласовании интересов. Я не хочу говорить о смерти, о войне, о гибели, о нападении, о защите… Зачем это нужно? Это не позитивная конструкция. ВФ: Каха Автандилович.

КБ: Что?

ВФ: Нам нужна сильная финальная фраза.

КБ: Не знаю насчет финальной фразы… Нельзя оставить империю – и чтобы в ней люди были неимперскими. Ну как такое может быть? Это нерешаемая задача. Только принуждением. Вчера нам Миша [Ходорковский] описал этот сценарий…

Киев, гостиница «Интерконтиненталь» 14 сентября, 1 ноября 2014 года

Последнее, о чем мы не успели договорить с Кахой, – это самое наглядное дело его жизни, университет (даже два университета – Свободный и Аграрный), созданный им в Грузии.

Начиная с 2012 года я регулярно спрашивал у Бендукидзе, не хочет ли он открыть филиал Свободного университета в Украине. Всякий раз он отвечал мне, что украинские законы о высшем образовании (это относилось и к новому закону, принятому после Майдана) делают эту затею бессмысленной – сектор зарегулирован, государство финансирует сотни фейковых вузов и т. п.

Осенью 2014-го Бендукидзе изменил свое мнение – видимо, в рамках общего переосмысления украинской ситуации. Надежда на быстрые реформы не оправдалась, и Каха, похоже, начинал готовиться к марафону. Вице-президент Киевской школы экономики Юлия Тычкивская и патриарх украинской реформаторской публицистики Александр Пасхавер (киевское alter ego Евгения Ясина) рассказали мне о планах Бендукидзе создать университет в Украине. Треть необходимых для этого 30 миллионов долларов он вызвался внести лично.

Что побуждало Каху строить планы на такую долгую игру в симпатичной ему, но все же не родной стране? Возможно, название этому – исторический оптимизм, несокрушимая вера в победу творческой свободы над эволюционно обусловленной заторможенностью вида homo sapiens.

Владимир Федорин: Когда и почему вы решили заняться образованием?

Каха Бендукидзе: Честно говоря, не помню точно, почему я так решил. Помню, как отказывался. Моя сотрудница, которая работала тогда профессором технического университета (сейчас она его канцлер), спросила в 2005 или 2006 году, не хочу ли я создать небольшой хороший университет, все сделать правильно, с умом. «Да ну, – ответил я, – это такая головная боль, о чем вы говорите».

Смешно говорить об этом, но это меня сдвинуло – сначала меня тянуло не к образованию, а к soft power проектам – культурно-образовательно-научным…

ВФ: Создание нового человека?

КБ: Нет, инженерия не по мне. У меня была идея сделать рэп-версию «Витязя в тигровой шкуре». Общался с рэперами, но так и не нашел, кто мог бы ее реализовать…

ВФ: Грузинские рэперы не читали Руставели?

КБ: Читали, конечно. Один культуртрегер раз в год проводил у нас такое мероприятие: в зале лежит книга, включена камера, приходят разные люди и по очереди читают книгу от начала до конца.

В общем, были какие-то неструктурированные мысли: «А вот интересно, что нужно, чтобы сделать школу?»

ВФ: Вы не помните, что было первым толчком. А что было первым действием?

КБ: Нет, мне это не нравится. Как первого секретаря ЦК Монгольской народно-революционной партии звали, помню, а это не помню. Цеденбала помню, Батмунха помню, а как я сам что-то делал, не помню – это как-то неправильно.

Словом, в 2007 году был создан фонд[123]. Взял двух людей на работу.

Руководитель и владелец Кавказского университета, выросшего из школы бизнеса, рассказал мне, что его конкурент, European School of Management, ищет инвестора: «Я слышал, вы хотите заняться образованием, может, вам будет интересно». Я подумал: интересно – действующая бизнес-школа с хорошей репутацией…

ВФ: Вы же к бизнес-образованию всегда относились скептически.

КБ: Сейчас я лучше понимаю, что это такое, поэтому отношусь к нему даже более скептически, чем в 2007-м. Но я рассматривал бизнес-школу как платформу.

У меня тогда параллельно существовали две идеи. Одна – делать что-то в Грузии, а другая – делать что-то в образовании. Мне казалось, что в высшем образовании есть такая проблема: людей, которые хотят его получить, много. Потенциально – 100 миллионов человек в год. При этом качественное высшее образование получает только очень небольшая часть из них.

Давайте посчитаем. Допустим, в мире тысяча ведущих университетов. В каждом учится в среднем 10 тысяч человек, потому что есть большие университеты, а есть маленькие. Получается, что хорошее высшее образование получают от силы 10 % студентов.

На самом деле, даже в первой двадцатке не все вузы дают адекватное образование. Какие-то факультеты у них сильны, какие-то – не очень сильны или очень не сильны. Почему так? Тут как с авиакомпаниями, которые все время находятся в плохом состоянии. Их поставщики и потребители либерализованы, а они сами зарегулированы не только нормами безопасности, но и всякими страновыми регуляциями с разной степенью свободы полетов.

ВФ: Межправительственные соглашения…

КБ: Да-да, все это вместе. И понятно, что если в бизнесе тут свобода, а рядом – несвобода, то там, где несвобода, все время будут проблемы. Поэтому все авиакомпании проходят через стадию банкротства. Они не могут консолидироваться.

С университетами то же самое. Я отношусь к высшему образованию как к бизнесу, а не к чему-то сакральному – хотя многие говорят: «Ах, разве это бизнес?!» А что же это такое, как не бизнес? Это же не церковь? Не церковь. Раз не церковь, значит – бизнес.

ВФ: А разве церковь не бизнес? Корпорация по удовлетворению духовных потребностей.