Белые пешки - Екатерина Звонцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В общем, у меня все время две мысли: либо что ничего не получится, либо что это никому не надо. Иногда мысли сливаются в одну. Так жить ужасно, и, я знаю, так живут многие. Но сегодня Лиза Симпсон во мне немного отступила. Или порадовалась.
Ректор назвал это дипломатическим раутом, но не забыл пригласить «любимчиков» с первого по пятый курс. Не то чтобы тяжелую артиллерию, скорее легкую пехоту: девушки в красивых платьях, нескладные молодые люди в папиных пиджаках. И разумеется, гвоздь программы – приветствующий оркестр. Японцы, с которыми обсуждалось что-то по теме культурного обмена и типографских станков, не могли устоять.
Да и обстановка в старинном Шаляпинском зале была достойная: его помыли до блеска, вместо парт у стены взгромоздили длинные столы, там разместили бутылки, рюмки и огромные вазы с фруктами, орехами, закусками. Гости тихо гудели: помещение заполняла смесь русского, английского и японского. Многие воодушевленно обсуждали игру оркестра. Глава какой-то из токийских полиграфических компаний сам подошел к помосту и подал Асе руку, помогая спуститься. Это было так учтиво и внезапно, по-европейски, что Ася широко улыбнулась. Темные глаза азиата сузились еще больше от ответной улыбки.
– Анастасия, я покорен! – Рядом моментально вырулил довольный ректор с двумя бокалами шампанского. Один он протянул Асе, другой всучил гостю и ловко цапнул для себя с подноса третий. – Вы прекрасны. – И быстро добавил шепотом: – Сто процентов наше сотрудничество будет долгосрочным.
– I’m glad you like it[25],- сказала Ася, обращаясь к японцу.
Тот кивнул и отчалил поздравлять Свету, симпатичную скрипачку, игравшую с Асей вместе. Ректор проводил его глазами и отпил из бокала.
– Ну и где «закрытый чопорный менталитет»? Розы мои не для него цветут!
– Он очень сдержанный, – возразила Ася. – Все они. У них строгие традиции, воспитание, они даже рук обычно не дают…
Арсений Викторович продолжал кисло наблюдать за гостем. Ася даже захихикала:
– Да бросьте, он милый. И обижать русских девушек он вовсе не собирается.
– Но я всегда буду волноваться за вас. – Ректор наконец оставил японца в покое, поправил воротник рубашки и цепко взглянул Асе в лицо: – А вы бледная какая-то. Что, плохо спали? Волновались?
– Нет, что вы, – нахмурилась Ася. – То есть спала я плоховато, но не поэтому.
В который раз ловлю себя на мысли, что ректор все-таки неординарный и нам с ним очень повезло. Поначалу он меня настораживал этой своей развязностью, но я вообще недоверчива к громким людям, если это не мои друзья. Арсений Викторович громкий. Но хороший. Я вывела бы целый список его классных качеств. Он маниакально заботится о студентах, при этом стараясь быть на равных. Вежливый. Душка, и у него вроде никаких грязных мыслей. И еще он наблюдателен. Сразу понял, что я плохо спала, хотя я час красилась для выступления. А дело в том, что мне опять снился кошмар.
Вообще не хотела жаловаться, но они снятся давно, с лета примерно. Странные сны: незнакомые места, люди, и все всегда черно-белое. Где только я не бывала: в Штатах, в дореволюционной России, один раз – в средневековой Италии. История про колодец ведь тоже из такого кошмара.
Каждый сон примерно одно и то же: я – какая-то путешественница-монашка в длинном плаще, и меня всюду сопровождает серая собака. Я ищу людей. Отдаю им что-то из рук в руки, не знаю что, эта часть снов стирается из памяти. Потом начинаются разные события. Те, кому я что-то дала, как правило, умирают. А потом у меня раскалывается голова, и я просыпаюсь, хватаю моего бедного щеночка и тискаю до умопомрачения, пока сердце не успокоится. Он, бедный, терпит, облизывает меня, утешает. Я что, Смерть какая-то? Один мальчик во сне из-за меня даже плакал.
Глупости, конечно. Все, во-первых, из-за Ники и ее криминала, а во-вторых, из-за того, что я скучаю по Максу. Он вернется, Ника поймает своего убийцу, и сны пропадут. Просто они жуткие! И всякий раз не оставляет мысль: я не должна ходить к этим людям. Но я ничего не могу поделать. Будто мной… управляют. А кто? Только если мой собственный больной мозг, которому нечем себя занять. Интересно, у Лизы Симпсон были похожие проблемы?
– В вашем возрасте частые дурные сны – это странно, – мягко сказал Арсений Викторович. – По логике они должны быть разве что от перевозбуждения и, ха-ха, переедания острого-сладкого-тяжелого на ночь.
– Знаю. – Она постаралась улыбнуться. – Просто… я замерзла. Очень замерзла.
И почему это вырвалось? Не поймут же. Так и вышло: ректор окинул взглядом ее длинное, но достаточно открытое платье и не нашел ничего лучше, чем посоветовать:
– Выпейте еще шампанского. Оно согреет. Или вон попросите кого-нибудь из сокурсников одолжить пиджак. Свой не дам! – Он подмигнул. – Не комильфо мне без пиджака разгуливать, я хозяин вечера.
– Да нет, – Ася, досадуя на себя, потупилась. – Тут тепло. Внутри я замерзла. Как большая льдина.
Она знала, что это похоже на нытье, которым не надо грузить взрослого человека, тем более своего ректора. Но, наверное, просто выпитые полбокала шампанского взяли ее под свое пузырьковое покровительство и развязали язык.
– Асенька…
Она подняла голову. Арсений Викторович ласково ей улыбался.
– Льды прекрасны, когда река несет их по течению. Величественны, даже когда разбиваются на осколки. Ну а в конечном счете всё: лед, и река, и слезы – лишь вода.
Изрекая эту истину, ректор покосился куда-то за спину Аси и вдруг расцвел:
– Вон мадемуазель Пушкина идет! Не скучайте! Мне пора занимать гостей!
И он устремился к кучке японцев в белых костюмах. Почти столкнувшись по пути с Сашей, он отечески похлопал ее по плечу, затем обернулся к Асе и подмигнул:
– Не мерзните. Жизнь не льдина, она бежит. Скоро станет жарче.
Так хочется, чтобы он был прав. Чтобы в новом году все мы оттаяли и воссоединились. Чтобы взрослая жизнь нас не съела. И чтобы я написала какую-нибудь новую классную историю, которая меня… освободит?
От себя. И от всего, что меня сдерживает и ворует мои
