Атаман - Валерий Поволяев

Атаман хотел отменить отход Малакена из Владивостока. Когда семеновские части, пусть даже немногочисленные, располагаются в городе — это одна ситуация, а когда их нет — ситуация совсем другая. Со знаком минус. В следующий миг он сжал пальцы в кулак, на отмашь рубанул рукой по воздуху и понесся к двери.

— Ваше высокопревосходительство! — вскричал поручик. — А как же связь с Владивостоком?

— Отставить связь с Владивостоком! — выкрикнул атаман на бегу, вновь нервно рубанул рукой воздух, но в следующую секунду опять остановился, словно им управляла какая-то неестественная сила: то появлялась она, то исчезала. — Стоп, стоп насчет отмены Владивостока! — рявкнул он. Помотал головой, как с похмелья, оглядел печальными, неожиданно заслезившимися глазами пространство и произнес севшим голосом: — Нет, Владивосток все-таки надо отменить... Спасибо, поручик!

Семенов вернулся в кабинет, лишь в прихожей остановился на мгновение, непонимающе глянул на стоящего у дверного косяка адъютанта со стаканом воды и порошками:

— Что это?

— Вы же сами просили... Лекарство от головной боли.

— Ничего я не просил. — Атаман раздраженно сморщился, словно проглотил горькую таблетку. — Выброси куда-нибудь эту гадость! Только здоровье портить. Не хочу!

Адъютант спокойно, прямо на глазах атамана швырнул коробку с порошком в ведерко для бумажного мусора и произнес запоздало:

— Слушаюсь!

Этого атаман уже не услышал — хлопнул дверью кабинета. Оставшись один, он тяжело опустился в кресло, закряхтел по-стариковски, как будто ни с того ни с сего совершенно внезапно к атаману подступила старость. Лицо его продолжало сохранять нерешительное выражение — он все колебался: а не отозвать ли приказ, данный генералу Малакену? В конце концов, казаки — не институтки, ничего с ними не случится, если они пропустят пару завтраков с обедами. От этого только стройнее станут. Зато не уйдут из Владивостока, что очень важно для их же будущего. А он, Семенов, сегодня же пошлет Малакену денег, чтобы тот закупил провиант в лавках. Но если еду не продадут, тогда как быть? Такое ведь может случиться: Меркуловы разошлют по лавкам приказ, и хрен тогда Малакен что получит — даже буханки хлеба не продадут ему трусливые людишки.

Конечно, остается вариант бивуака: казаки могут разбить лагерь где-нибудь на берегу реки либо вообще поставят палатки под скалами, у кромки моря, наловят рыбы, шлепнут пару нерп, завалят изюбра... Только вот много рыбы без хлеба не съешь. Русская душа без хлеба ничего не принимает, даже пирожные. Да и вариант бивуака возможен лишь вне Владивостока, за городской чертой.

Желваки на щеках атамана дернулись, напряглись, стали походить на два камня, обтянутые кожей, потом тихо опали. Приказ, данный генералу Малакену, он решил все-таки не отменять.

Дед сидел за пяльцами два дня, иголкой исколол себе все руки и несказанно удивлялся, что у него что-то еще получается, что за долгие годы не растерял приобретенных в давнюю пору навыков — сумел сработать вполне приличную вышивку.

Нитками на полотне были вышиты местные золотоносные горы — тут были помечены и золотые жилы, уходящие в камень сопок, и несколько ручьев, где водилось золото, и три щурфа, которые он засыпал — там можно было взять еще не менее шестидесяти пудов «рыжья» — примерно по двадцать пудиков с каждого шурфа, и еще несколько точек, где золото находилось в земле...

Сняв полотно с пяльцев, дед полюбовался им. Работа хоть и корявая, но прочная, вполне годная для долгого хранения. Платок — не бумажка, его случайно не выбросишь и задницу им подтирать не будешь, лет сто, а то и больше он запросто проживет. Что, собственно, и нужно было деду.

Он разогрел на плите утюг, отлитый из чугуна, и разгладил платок. Оглядел еще раз свою работу. Остался ею доволен, позвал Кланьку.

Когда та явилась, передал ей платок и произнес устало:

— Береги это как зеницу ока. Даже пуще ока береги.

— Что это?

— А вот, — произнес он живо и ткнул пальцем в замысловатый красный крест, вышитый подле зеленой горушки, — шурф номер три в Тигровой балке. Тигровую балку помнишь?

— Помню.

— Вот ручей, — дед потрогал пальцем тонкий синий стежок, пересекающий зеленое поле, — вот скрюченная сосна, похожая на гитару... Помнишь?

— Ага.

— А вот шурф. Он завален камнями, его без этой карты не найти.

— Зачем ты его завалил, деда?

— Чую я — скоро нам придется отсюда убираться.

— Да ты что, деда?

— К сожалению... Чую — холод впереди, провал, бездна, горе... Много чего нехорошего нас ждет. — Дед зажмурился, покрутил головой. — Находиться здесь скоро станет опасно, придется покидать это место. — Старик замолчал, засопел огорченно, затеребил пальцами край платка.

— А как же золото, которое мы добываем?

— Придется временно прикрыть.

— С людьми?

— Человек — существо ходячее. Ноги в руки — и через два часа он уже совсем в другом месте. Единственное что — все выработки надо бы засыпать. Чтобы здесь не осели разные хунгузы. Не то придут и все изгадят, исковеркают. Ох-хо, народ-народец! — Старик покрутил головой, словно бы ему было больно, вытер пальцами нос. — Ладно. Вот второй шурф, видишь? Запоминай. Очень богатый шурф, может быть, стоит всех остальных... Здесь много золота.

Но Клане не хотелось уже говорить о золоте, ей важно было понять, что происходит, почему дед так поспешно засобирался неведомо куда и что он, интересно, почувствовал?

— Скажи, деда, а как быть с атаманом Григорием Михайловичем?

— Что атаман! У него своя жизнь, у нас своя. Помнится, в прошлом году, когда он завернул к нам, то был доволен встречей, пообещал приехать еще, посмотреть, как мы тут на него пашем, орденок даже какой-то сулил, и что? Приехал? Дал орденок? Или хотя бы привет прислал? Только золото ему давай, давай, давай! Вот и впихивали мы без счета добытое «рыжье», будто в ненасытную глотку. А глотка все жрет, жрет, жрет и не давится. Не-ет, у Григория Михайлова свои интересы, у нас — свои. Вот ручей золотоносный, — дед вновь ткнул пальцем в платок, — запоминай, говорю! Тут я самородки находил величиной в полпальца. — Дед вздернул сучком большой палец на правой руке, но увидел, что Кланька смотрит в вышитую схему невнимательно, нахмурился и повысил голос: — Ты запоминай, говорю! Я ведь проверю, как ты все запомнила, спрашивать буду...

— Я запомнила, деда.

— Это ведь такая штука — вопросом жизни оказаться может. Кто знает, что завтра будет?

Вечером, при свете жировой коптюшки, когда усталые казаки улеглись спать, Тимофей Гаврилович устроил Клане допрос с пристрастием. Ответами остался доволен.

Генерал Малакен выводил остатки семеновцев из Владивостока в ночь с одиннадцатого на двенадцатое июля 1921 года. Маршрут, разработанный штабистами Малакена, был следующий: Владивосток — Раздольное — Никольск-Уссурийский — Гродеково.