Скандинавский детектив - Дагмар Ланг

— А что Эрик делал так поздно возле «Каролины»?

— Эрик утверждает, что якобы договорился встретиться с Мартой в половине десятого возле филфака. Но она не пришла.

— Вот оно что! — воскликнул Герман. — Значит, все-таки Эрик!

— Вы видели вчера вечером возле «Каролины» машину Петерсена? — неожиданно спросил Харалд.

Это была грубая ловушка. И Герман в нее не попался.

— Я не был вчера вечером возле «Каролины»! Вы сами говорите, что там стояла машина Йосты!

— Почему Эрик утверждает, что видел тебя возле «Каролины», если тебя там не было? — спросил я.

Герман зашагал по комнате.

— Он не мог видеть меня возле «Каролины». И не мог встретить Марту возле филфака!

Харалд быстро взглянул на меня и незаметно сделал знак, чтобы я молчал.

— Почему же доцент Бергрен не мог встретить вашу жену возле филологического факультета?

— Потому что в половине десятого… — начал Герман. — Потому что…

Окурок обжег ему пальцы. Он бросил его в керамическую вазу.

— Так почему же? — спросил Харалд.

Герман сел в кресло.

— Потому что в половине десятого я сам искал Марту на филфаке. И ее там не было.

Теперь Герман рассказал все, что с ним случилось в тот злополучный вечер. Из Юридикума он действительно пошел домой, а когда пришел, оказалось, что Марты нет. Тогда он и заподозрил недоброе. Убедив себя в том, что подозрения не безосновательны, он выбежал на улицу, вскочил в автобус, пересел в другой и вышел на остановке возле Валленбергсвейен, прямо напротив филологического факультета. Воспользовавшись своим ключом, он открыл двери и вошел, но Марты нигде не было. Тогда он отправился домой пешком в надежде, что она уже вернулась. Однако пошел не по Тунбергсвейен через Английский парк мимо «Каролины», а по Виллавейен прямо к Энчепингсвейен. Избрав такой маршрут, он мог довольно долго наблюдать всю улицу возле филфака. Правда, никого из знакомых он не встретил.

Харалд, казалось, был вполне удовлетворен тем, что услышал от Германа, и перешел к совершенно другим вопросам.

— Что вы знаете о харофине? — спросил он.

— О харофине? — переспросил Герман. — Что это такое?

— Вот об этом я вас и спрашиваю, — спокойно заметил Харалд.

— Это не тот ли крысиный яд, которым отравили Манфреда?

Харалд кивнул.

— Больше я ничего о нем не знаю, — заверил Герман.

— В чем вы были, когда пришли в «Альму» во вторник утром?

Герман попытался вспомнить.

— В пальто… Я повесил его в вестибюле.

— И все? — спросил Харалд.

— Я почти никогда не ношу шляпу.

— Галоши?

— Ну конечно. Галоши.

— Они у вас здесь? — спросил Харалд.

— Разумеется, а где же им еще быть? Стоят в прихожей.

Вальграв принес галоши. Совершенно обычные, без всяких меток, на сорок второй размер.

— Вы уверены, что это именно ваши галоши и вы ни с кем не поменялись?

Герман внимательно осмотрел галоши.

— По-моему, мои, — сказал он. — Но когда речь заходит о галошах, всегда возникают сомнения.

— Ладно, — протянул Харалд. — Сколько сейчас времени на ваших часах? Только точно.

Герман недоуменно посмотрел на него и пожал плечами.

— Одиннадцать двадцать четыре и… тридцать секунд.

— Ваши часы отстают на пять минут, — сказал Харалд. — Вы проверяли их вчера?

Этого Герман вспомнить не мог… Напоследок Харалд спросил его, не рассказывала ли Марта чего-нибудь такого, о чем предпочла умолчать во время следственного эксперимента. Герман сказал, что ничего особенного она не рассказывала. И сам ничего не мог прибавить к тому, что уже было известно.

Как и всегда, немного витиевато Харалд поблагодарил Германа за помощь следствию. Потом выразил сожаление, что допрос оказался слишком длинным, и удалился в сопровождении Вальграва. Тот обернулся в дверях и бросил последний взгляд на Дафниса и Хлою. Герман снова опустился в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза. Я молча смотрел на него.

— Каким образом у тебя оказался ключ от подъезда, где живет Эрик Бергрен? — спросил я.

— Очень просто, — вздохнул он. — Сначала я не знал, откуда этот ключ. Я нашел его в вещах Марты вчера вечером. И решил попробовать при первом же случае. Оказалось, что он подходит к дверям дома, где живет Эрик Бергрен. И тогда я, конечно, подумал, что она у Эрика. Потому что у него горел свет… Послушай, ты тоже думаешь, что я убил Марту?

— Я? Ну что ты… как ты мог подумать…

— А твой брат думает, что убийца я. Я видел это по его лицу.

Я попытался протестовать, но Герман перебил меня.

— Я ее не убивал, — прошептал он. — Как я мог ее убить? Ведь я любил ее.

Я долго молчал, потом все же спросил:

— Чем я могу тебе помочь?

— Ничем. Иди домой. Спасибо, что зашел. А я буду работать.

Я удивленно взглянул на него.

— Я должен работать!

Он встал и проводил меня до дверей.

Когда Биргит вернулась домой после занятий, она сказала:

— Сегодня тебе придется обедать одному, Эрнст. А я пойду к Анне Лизе.

— В таком случае я пойду в ресторан!

— Не наешься какой-нибудь дряни и не пей слишком много!

— У меня нет никакого желания пить! По крайней мере, сегодня!

О том, что Биргит пойдет к Анне Лизе Лундберг, они договорились заранее. Биргит сама предложила ей помощь, так как перед похоронами всегда нужно успеть сделать массу всяких неотложных дел. Вечером она сошьет для Анны Лизы траурное платье. Биргит любит шить. Как правило, она шьет себе платья сама, а нередко обшивает и подруг. И, надо сказать, весьма успешно.

Жили Лундберги в новом доме на Лутхагсэспланаден между Сюсломансгатан и Валленгатан. Анна Лиза была дома одна. Детей она отправила к родителям. У нее был измученный вид, но держалась она хорошо. Анна Лиза Лундберг была не из тех, кто любит поговорить о своем горе. Она настояла, чтобы я остался и выпил кофе. Биргит помогла ей накрыть на стол. Тем временем я зашел в кабинет Манфреда. Вдоль стен тянулись книжные полки, книги главным образом по юриспруденции. Ведь Анна Лиза тоже получила юридическое образование. На огромном письменном столе царил идеальный порядок. По обе стороны лежали аккуратные кипы бумаг, примерно одинаковой высоты. На одной из них я заметил папку с надписью «Благотворительное общество „Андреас Бернелиус“. Отчет о результатах ревизии». Нарушал этот образцовый порядок только толстый том в роскошном синем переплете. Его положили как-то небрежно, наискосок, и он никак не вписывался в общую идеальную картину. На переплете было написано: «Долговое право. Исследование профессора Хайнца Вернера Шауна». Именно об этой книге Манфред говорил с Эриком в кафе «Альма».