Скандинавский детектив - Дагмар Ланг

— В «Каролине». В мужском туалете.

— Чудовищно! Когда это случилось?

— Вчера вечером.

— Вчера вечером…

— Она влезла туда через окно, — объяснил я.

— Невероятно, — вздохнул он. — Мы расстались с ней всего за несколько часов до этого. Брат Эрнста собрал нас всех в «Альме» на следственный эксперимент. По поводу убийства Манфрегда Лундберга. И она была, как всегда, весела.

Мы немного помолчали.

— Ужасно, — снова повторил он. — Кто мог это сделать?

— Что на ней было надето вчера вечером? — спросил я.

— Во время следственного эксперимента?

Я кивнул. Он некоторое время раздумывал, стараясь припомнить, но сдался.

— Не помню. А какое это имеет значение?

— В общем, никакого. Я просто спросил. И все-таки во всей этой истории есть одна интересная деталь. Под окном нашли галоши Манфреда Лундберга!

— Не может быть!

— Да, история совершенно фантастическая, — согласился я. Мы снова помолчали.

— Пожалуй, самое лучшее — поскорее вернуться в город, — сказал он.

Мы попрощались, он пошел к домику для лыжников. А мы продолжали двигаться к Скархольмену.

Пить шоколад со взбитыми сливками было еще рано. День действительно выдался дивный. Но тупая, ноющая боль в голове никак не отпускала. И где-то в мозгу непрерывно жужжало и щелкало.

Когда позвонил Харалд, я уже не спал. Через полудрему было слышно, как по квартире ходит Биргит. Утром в пятницу у нее не было уроков. Гудение пылесоса, как и стиральной машины, оказывает двойное действие: оно и раздражает, и усыпляет одновременно. Должно быть, мне все-таки что-то снилось. Я сидел в семинарской аудитории юрфака и чувствовал себя очень неловко, потому что на мне, как это ни странно, была пижама. Манфред Лундберг что-то монотонно объяснял, не делая ни единой паузы между словами, даже чтобы перевести дух. Я долго не мог понять, как это у него получается. Вдруг часы пробили четыре четверти. Из Манфреда стал выходить воздух. Так вот оно что! Оказывается, все это время он набирал в легкие воздух, не выдыхая его. Теперь все встало на свое место. Он в своем полосатом костюме стремительно уменьшался в объеме. Скоро на стуле остался один костюм. «Манфред ушел», — сказал чей-то голос. Подошел Йоста Петерсен и сел на стул Манфреда. Никто не протестовал, потому что всем казалось, что так оно и должно быть. «Эрнст», — сказал Йоста. Все посмотрели на меня. Я хотел убежать, но не мог сдвинуться с места. Мои ноги застряли в огромных и страшно тяжелых галошах.

— Эрнст!

Теперь это был голос Биргит. Я открыл глаза. Биргит была чем-то очень встревожена.

— В чем дело? — проворчал я, пытаясь повернуться к ней спиной.

— Тебя к телефону. Харалд хочет с тобой поговорить. Случилось нечто ужасное.

Биргит всхлипнула. Я встал.

— Марта, — сказала она, — Марта Хофштедтер мертва.

Каким-то образом мне удалось добраться до телефона.

Харалд деловито изложил мне основные факты. Я только слушал. Под конец он попросил меня сообщить все Герману. Сам он обещал зайти позднее. У меня не хватило сил сказать ему «нет».

Биргит хлопотала вокруг, стараясь предупредить малейшее мое желание. Сначала она налила большой стакан апельсинового сока. Пока я одевался, сварила кофе. Одновременно она надавала множество полезных советов, что говорить мужу, у которого убили жену. Недаром Биргит была дочерью пастора — в то утро она была неподражаема.

Когда я подошел к дому Хофштедтеров, все полезные советы вмиг испарились. В голове было совершенно пусто. Чтобы хоть как-то начать, я нажал кнопку звонка. Герман тотчас открыл. Похоже, он не спал всю ночь. Глаза были красные и мутные, лицо казалось серым. Он был небрит и без пиджака. Несвежая рубашка не застегнута. Галстук почти развязался, и его концы торчали в разные стороны. Возможно, я пожелал ему доброго утра или сказал что-нибудь столь же бессмысленное. Герман не реагировал. Он не спросил, что мне нужно, а просто повернулся и пошел в гостиную. Но это не означало, что он не хочет меня впускать. Я поплелся за ним, и, судя по всему, ничего другого он не ожидал.

В просторной и светлой гостиной мебель тоже была светлая и обита материей, которая в любой другой день казалась бы веселой и радостной. Но сегодня все навевало грусть. Возможно, потому, что шторы были спущены, а может, оттого, что в комнате плавали клубы табачного дыма.

Герман сел в кресло возле стола. Пепельницу доверху наполняли окурки. Рядом стояла бутылка голландского джина и пустой стакан. Бутылка была темная, и я не мог судить, сколько из нее уже выпито. Оставалось надеяться, что меня он угощать не станет. К счастью, надежды мои оправдались.

Я встал у окна, повернувшись к Герману спиной. Сквозь тонкие шторы все хорошо было видно. Комната вы ходила окнами во двор, обрамленный стриженой живой изгородью. По другую сторону виднелся такой же двор соседнего дома. На снегу возились двое малышей, один лупил другого игрушечной лопаткой. Неподалеку от них пожилая женщина развешивала белье. От удушливого дыма турецких сигарет, которые курил Герман, у меня вдруг возникло желание разбить окно.

— Мне так хотелось завести детей, — неожиданно сказал Герман. — Тогда все было бы иначе. А теперь, наверное, уже поздно.

— Да, — кивнул я, — теперь поздно.

Он ничего не сказал и не двинулся с места.

— Марта умерла, — сказал я.

Женщина, которая развешивала белье, забрала пластиковый таз и пошла к дому. Малыши начали бросать в нее снежки.

— Марта умерла, — повторил я.

— Понимаю, — ответил Герман.

Дети стали бросать снежки друг в друга. Герман шумно вздохнул. Это было похоже на всхлип.

— Вечером она всегда приходила домой, — наконец выдавил Герман. — Всегда. И я сразу понял, с ней что-то случилось.

— Да, случилось. Вчера вечером ее задушили в «Каролине».

— В «Каролине», — машинально повторил Герман.

— В мужском туалете, — уточнил я и тотчас пожалел о своих словах.

— Гады… Какие гады…

Это прозвучало почти как стон. Он произносил проклятия тонким срывающимся голосом, но очень тихо, будто размышляя про себя, что произошло. Я повернулся к нему. Герман уперся локтями в колени и сжал ладонями виски.

— Я ужасно огорчен, — сказал я. — Поверь, Герман, это не пустые слова.

Я вышел на кухню и сварил ему кофе. Когда я вернулся, он сидел все в той же позе. Мне удалось заставить его выпить две чашки. Потом он встал и прошел в ванную, умылся и вернулся в комнату. Теперь он встал у окна. Одну руку он держал в кармане брюк, а другой беспрестанно отбрасывал со лба волосы, которые снова падали.