Меч и Цитадель - Джин Вулф

– О существовании в пространстве расселин, порой называемых Черными Дырами, из коих вовеки не возвращается ни грана материи, ни проблеска света, тебе известно давно. Однако до сего времени ты даже не подозревал вот о чем: у этих расселин имеются противоположности, так называемые Белые Истоки, из каковых в нашу вселенную бесконечным потоком струится материя и энергия, отвергаемая иной, высшей вселенной. Если ты выдержишь испытание, если нашу расу сочтут готовой к возвращению в бескрайние моря межмировых пространств, подобный Белый Исток отворится в сердце нашего солнца.

– А если не выдержу?

– Если не выдержишь, тебя лишат мужской силы, дабы ты не сумел завещать Трон Феникса потомкам. Твой предшественник согласился рискнуть.

– Но выдержать испытания, судя по сказанному тобою, не смог.

– Да. Однако оказался храбрее большинства тех, кого называли героями, первым из многих автархов, отважившимся предстать перед высшим судом. Последним до него был Имар, о котором ты, может статься, кое-что слышал.

– Но Имара, очевидно, тоже сочли недостойным. Мы уже отправляемся? За бортом видны только звезды.

Мастер Мальрубий покачал головой:

– Ты просто смотришь не столь внимательно, как полагаешь. Нет, летим мы туда, куда и собирались, и уже почти прибыли.

Покачиваясь на ходу, я подошел к борту. Одной из причин неуверенной поступи, думаю, послужило движение корабля, но и воздействие снадобья сказывалось до сих пор.

Урд все еще укрывала ночь, так как мы быстро мчались на запад, и первые проблески утра, застигшие асцианскую армию в джунглях, сюда пока что не добрались. Вскоре я разглядел, что звезды за бортом словно бы покачиваются, волнуются в небесах, будто их, словно ветер – пшеницу, колышет ток некоей силы. «Так это же… море», – подумалось мне, и в тот же миг мастер Мальрубий сказал:

– Вот оно, великое море, называющееся Океаном.

– Как же я мечтал повидать его…

– И в скором времени ступишь на его берег. Итак, ты хотел знать, когда должен будешь покинуть эту планету. Не раньше, чем упрочишь власть здесь. Не раньше, чем приведешь к повиновению Несс с Обителью Абсолюта, а твои армии отобьют нападение рабов Эреба. Возможно, на это хватит нескольких лет, а может, не хватит и нескольких десятилетий. Когда настанет время, мы оба придем за тобой.

– Нынче ночью ты уже второй, кто обещает снова со мною встретиться, – заметил я.

Стоило мне это сказать, корабль слегка покачнулся, словно лодка, подведенная к пристани умелым кормчим, и остановился. Сойдя вниз по трапу, я шагнул на песок, а мастер Мальрубий с Трискелем последовали за мной.

Я спросил, не останутся ли они на время со мной, не помогут ли хоть несколькими советами.

– Разве что ненадолго. Если у тебя есть еще вопросы, спрашивай поскорее.

Серебристый язык трапа уже мало-помалу втягивался в обшивку. Казалось, не успел он исчезнуть из виду, а корабль уже поднялся и помчался прочь, нырнув в ту самую брешь в ткани мироздания, где скрылся зеленый человек.

– Ты говорил о покое и справедливости, что принесет в наш мир Новое Солнце. Но справедливо ли с его стороны звать меня в такую даль? Что за испытание мне предстоит пройти там?

– Зовет тебя вовсе не Новое Солнце. Зовут тебя те, кто надеется призвать Новое Солнце к себе, – ответил мастер Мальрубий, однако ответа я понять не сумел.

Затем он вкратце пересказал мне тайную историю Времени, величайшую из тайн мироздания, но все это я изложу после, в подобающем месте. Когда он умолк, в голове у меня помутилось, и я не на шутку испугался позабыть его рассказ. Казалось, столь великих знаний недостоин никто из живущих… а еще я наконец осознал, что пресловутые туманы забвения могут заволакивать мою память не хуже чьей-либо еще.

– Не бойся, уж кто-кто, а ты не забудешь! У Водала на пиру ты говорил, что наверняка не запомнишь дурацких паролей, придуманных им в подражание словам власти, однако запомнил все слово в слово. Твоя память сохранит все, и в нужный момент ты вспомнишь все, что потребуется. Возможно, эпическая епитимья, наложенная на род человеческий, подошла к концу. Прежний Автарх сказал тебе сущую правду: человек вновь отправится к звездам, лишь став божеством, но, может быть, до этого уже недалеко. Может статься, в тебе все разнонаправленные стремления нашей расы достигли синтеза.

Трискель, как обычно, ненадолго поднялся на задние лапы, развернулся кругом и галопом помчался вдаль, вдоль кромки поблескивавшей в звездном свете воды. С каждым прыжком от каждой из трех его лап по воде разбегалась кругами легкая рябь. Примерно в сотне маховых шагов от нас он остановился и оглянулся, словно приглашая меня за собой.

Я двинулся за ним следом, но мастер Мальрубий сказал:

– Нет, Севериан, туда, куда он уходит, тебе пути нет. Знаю, ты считаешь нас кем-то из какогенов, и развеивать твои заблуждения мне до сих пор казалось не слишком разумным, но сейчас без этого не обойтись. На самом деле мы – аквасторы, существа, сотворенные и питаемые силой воображения, сосредоточением мысли.

– Да, о подобных вещах я слыхал, – подтвердил я. – Но я же пощупал тебя, и…

– Это ничего не значит. Мы столь же осязаемы, как и большинство вещей, на деле лишь кажущихся, порождений пляски частиц в пространстве. Но ты уже должен понять: настоящим может быть только то, чего не пощупаешь. Некогда ты встретился с женщиной по имени Кириака, рассказавшей тебе предание об огромных мыслящих машинах древних времен. Точно такая же машина имеется на борту корабля, доставившего нас сюда, и ей под силу заглянуть в твой разум.

На сердце вмиг сделалось одиноко, пусто, и в пустоте этой зашевелились смутные страхи.

– Так ты и есть эта машина? – спросил я.

– Я – это мастер Мальрубий, а Трискель – это Трискель. Покопавшись в твоих воспоминаниях, машина отыскала среди них нас. Конечно, наши жизни в твоем сознании не столь полны, как жизнь Теклы или прежнего Автарха, однако мы тоже живем там и будем жить, пока жив ты. Но здесь, в материальном мире, мы существуем только за счет энергий той самой машины, а передается она не далее чем на две-три тысячи лет.

Не успел он закончить, как тело его распалось, рассыпалось в серебристую пыль. Блеснув в холодном сиянии звезд, облачко пыли развеялось без следа, а еще пару вздохов спустя меня оставил и Трискель. В тот миг, как желтая шкура трехногого пса тоже обернулась серебристой пыльцой, тут же подхваченной легким бризом, над берегом в последний раз зазвенел его лай.

Оставшись один у самого края моря, о котором так часто мечтал, я, несмотря на одиночество, почувствовал небывалый душевный подъем и, полной грудью вдохнув неповторимый морской воздух, улыбнулся негромко поющим волнам. К востоку от меня простиралась суша вместе с Нессом, Обителью Абсолюта и всем остальным, к западу – Океан, и я, не желая так скоро с ним расставаться, а еще потому, что в ту сторону убежал Трискель, пошел на север вдоль кромки воды. Может быть, там, в глубине, и плескался со своими девицами исполинский Абайя, однако море было много древнее, мудрее него; некогда море породило на свет и людей, и всю прочую жизнь на земле и, так как мы не сумели его покорить, навеки осталось нашим. Поднявшееся в небо справа, старое алое солнце осияло морские волны своей вянущей красотой, и издали донеслись крики морских птиц, бессчетного множества чаек.