Письма на воде - Наталья Гринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет книги лучше для изучения мудрого управления государством! – всунулся астроном и покосился при этом на восьмого принца, который пристально смотрел на подозрительно благодушного императора.
А Ван Со вскинул брови, будто вспомнив о незначительной мелочи:
– И ещё одно. За государственную измену четырнадцатый принц Ван Чжон будет изгнан на свою родину, в Чхунджу.
– Но Ваше Величество! – возмущённо воскликнул Бэк А, однако тут же опомнился и уже спокойнее добавил: – Для этого нужны доказательства его предательства.
– Он намеренно поставил под сомнение отречение почившего короля в мою пользу, – Ван Со смотрел на тринадцатого принца и по-прежнему улыбался, но теперь его улыбка как никогда напоминала волчий оскал, стерев все намёки на былое показное благодушие, а в голосе отчётливо лязгал металл. – Принимая во внимание тот факт, что у нас с ним одна мать, я лишу его не жизни, а только положения: звания генерала и всех титулов.
Он вновь оглядел притихших министров и припечатал, выделяя каждое слово для пущей убедительности:
– Если он когда-либо вернётся в Сонгак, то будет казнён.
Ван Со прекрасно видел, как в страхе перешёптывались министры (шутка ли – император ссылает собственного брата!), как побледнел вконец шокированный Бэк А, как озадаченно прикусил губу Чжи Мон и как не дрогнуло лицо восьмого принца.
Он всё это видел и понимал. Но решение было принято, и никто из здесь присутствующих не мог ни оспорить его, ни повлиять на железную волю императора. Пусть привыкают. Свой приговор он не изменит.
Чжон ему заплатит.
За всё.
Когда ему сообщили о болезни королевы-матери, вызванной известием об изгнании её любимого сына, Ван Со ощутил смутное удовлетворение. На нечто подобное он и рассчитывал и теперь направлялся в её покои, твёрдо зная, что будет делать и говорить.
Он ждал подобной возможности слишком долго, чтобы позволить кому-то помешать ему, и поэтому присутствие императрицы Хванбо возле постели больной вызвало лишь его раздражение.
По какому праву Ён Хва вообще здесь торчит? Лекарь сказал – не беспокоить? Вот пусть и не беспокоит! И его в том числе. Она здесь абсолютно не нужна. Она здесь чужеродна, как и любой другой человек, кроме него самого. Лишь он один может находиться подле его матушки!
По праву императора.
По праву сына.
– Я сам позабочусь о королеве-матери, – холодно процедил Ван Со. – Без моего позволения сюда никто не должен входить.
Его слова прозвучали как недвусмысленный приказ убраться вон.
Не глядя забрав из рук служанки полотенце, смоченное в прохладном травяном настое, он сел на край постели:
– Скорее поправляйтесь, матушка.
Матушка…
Ван Со смаковал это слово, повторяя его вновь и вновь, пока в тишине пустой комнаты ухаживал за ней, никого не допуская внутрь, кроме лекаря, и того едва терпел, понимая, что толку от его примочек нет никакого. Уже нет.
Но ему было почти всё равно.
Он наслаждался каждым днём, что проводил сейчас в заботах об умирающей матери. Это было ненормально, и Ван Со это осознавал, но ничего не мог с собой поделать.
Королева Ю отворачивалась, не желая смотреть ему в лицо, отказывалась принимать из его рук пищу и питьё, не сказала ему ни единого слова, сжимая губы в неистовой злобе. А Ван Со был почти счастлив. Счастлив тем, что в целом мире сейчас был лишь он и его матушка – и никого больше. Он отлучался от неё на короткое время, под страхом смерти запретив кому-либо входить в его отсутствие. Ел тут же, спал рядом, на полу, положив голову на край постели и изредка касаясь неподвижной материнской руки трепетным, бережным жестом.
В ночном рваном сне и дневном бреду королева, не узнавая его, хрипло шептала:
– Чжон, мой Чжон… Мой сыночек… Любимый…
Ван Со пропускал мимо ушей имя брата и слышал только «мой сыночек». Он примерял эти слова на себя и наслаждался ими, повторяя мысленно каждый раз, когда королева умолкала.
Он позволил себе играть в эту дикую больную игру, не думая о том, что всё это слишком похоже на сумасшествие. Он готов был сойти с ума, лишь бы услышать «сыночек, любимый», лишь бы почувствовать, каково это – когда к тебе обращаются так. Он с готовностью тонул в этом жалком самообмане и чувствовал себя на небесах от счастья, когда в сумраке ночи матушка, просыпаясь, невидяще смотрела на него:
– Сынок, любимый… ты здесь?
– Я здесь, матушка. Я рядом. С вами, – улыбался сквозь слёзы Ван Со, отказываясь слышать, как проваливаясь в забытьё, королева шептала: «Чжон… Мой Чжон…»
Отрезвление наступало днём, когда умирающая ненадолго приходила в себя, узнавала его – и её лицо тут же преображалось, а глаза наполнялись такой ненавистью, что Ван Со хотелось кричать от отчаяния и боли. Но и тогда он улыбался, пытаясь накормить её, упрямо сжимавшую бескровные губы, смочить травяным настоем её пергаментную кожу. И неизменно при этом повторял:
– Матушка, я здесь, рядом. Всё хорошо…
Ему было известно, что Чжон, нарушив его приказ, вернулся в Сонгак и вот уже которые сутки стоит у входа во дворец, требуя, чтобы его пропустили к матери. Что Бэк А приносит ему воду, но тот не берёт в рот ни капли, выливая всё себе на голову. Эти ежедневные доклады, вести о том, что четырнадцатый принц не двигается с места, доставляли Ван Со истинное садистское удовольствие.
Пусть стоит! Пусть мучается от невозможности увидеть мать! Пусть знает, каково это!
Он расправится с Чжоном позже, а пока останется с нею. Сам.
В единственный вечер, когда он за ужином присоединился к Хэ Су, которую не видел несколько дней, она сама завела неприятный разговор.
– Позвольте Чжону вернуться, – умоляла она. – Если что-то случится с королевой-матерью, он вас не простит!
Ван Со грохнул кулаком по столу, не дав ей договорить.
– Ты послала за Чжоном? – глухо осведомился он, стараясь унять клокотавший в груди
