Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

В котором часу, я не знаю, но явно следующего дня, мы отправились на покой по своим спальням, и лично я проспала бы до полудня. Жанин нежно разбудила меня в двенадцатом часу и напомнила, что Октавия вчера просила нас заехать к ней в музей. Видимо хотела принести извинения и объяснения по поводу вчерашнего недоразумения, чуть не обернувшегося для нас американской каталажкой.

Ехать не хотелось ни капли, возникали опасения, не уготована ли в музее очередная засада по наущению злонамеренного Грэма. Однако мужественное признание, так дорого давшееся Октавии, заставляло отдать ей последний долг. И если благородное мероприятие приведет нас в неведомые подвалы ФБР или ЦРУ, то судьбы не объедешь. Ни на синей «Хонде», ни на черном «Кадиллаке».

Мы с Жанин быстро собрались, поцеловали на прощание Гуффи, заперли бедняжку в доме и отправились в центр Вашингтона. На сей раз из солидарности со мной Жанин оделась в соответствии с местным обычаем: в шорты и рубашку с короткими рукавами.

На третью встречу с Октавией ехали те же европейские мошенницы, однако обогащенные опытом. Обе скрывали гнусную сущность под невинным американским видом, две самозванные девочки средних лет в коротких штанишках и с голыми ногами.

В музее Естественной истории наряд полностью замаскировал нас среди орд разномастных туристов всех возрастов, размеров и оттенков кожи. Как и они, мы послонялись среди экспозиций, послушали по телефону, что скажет чучело самого большого слона на свете, обозрели иные чучела и скелеты, целые и разрозненные.

Окольными путями мы наконец достигли зала, где доминировали исполинские скелеты динозавров, а с потолка хищно планировал на публику зубастый остов птеродактиля с четырехметровым размахом крыльев. В углу зала за стеклянным окном для утехи зрителей располагалась лаборатория, где дежурные ученые производили (или имитировали) научную деятельность с окаменелостями и древнейшими костями. За микроскопом сидела серьезная китайская девушка, а накрытый к научным пиршествам стол возглавляла небезызвестная Октавия Грэм.

Мы приблизились, постояли, потом осторожненько постучали ногтем по стеклу. Октавия подняла голову, кивнула и глазами показала на выход. Мы послушно покинули сень гигантских скелетов (вот это, я понимаю, рептилии!) и стали спускаться по лестнице вниз. По дороге нас нагнала Октавия, в руках она несла нечто вроде яркого пластикового чемоданчика. Я понадеялась, что ничего опасного для жизни и свободы, там не содержится.

Октавия вывела гостей из музея, мы перешли на бульвар и уселись на скамейку возле чугунной статуи бронтозавра в натуральную величину. Для разминки Октавия еще раз извинилась за вчерашнее недоразумение, выразила надежду, что мы морально не пострадали, призналась, что не спускала глаз с машины Жанин с того момента, как полиция ретировалась. Они с Ричардом Грэмом даже хотели идти искать нас, но, слава Богу, мы вернулись и уехали, прихватив таинственный черный «Кадиллак», замеченный дотошным Грэмом. Он, разумеется, тоже умоляет о прощении. Если бы не служебные обязанности в банке, он был бы здесь на скамье и молил лично.

В загадочном чемоданчике Октавии оказался второй завтрак, который у американцев заменяет обед и называется ланчем. Октавия оделила всех салфетками, затем кусочками холодной курицы, половинками овощей и булочками, вынула по баночке кока-колы на персону, и лишь в процессе обеда на воздухе завела объяснительный рассказ. Ей не хотелось, чтобы в наших сердцах осталась досада на бедного Грэма, а также неблагоприятные воспоминания о ее руссколюбивом семействе. Папа Льюис Гордон Мэкэби такого позора пережить бы не смог.

Так совпало, поведала Октавия, что наш визит случился в довольно сложное время, недавно ей довелось стать центральной фигурой еще одного расследования. (Бедняга Октавия притягивала их просто как магнит!)

В благотворительной организации, где она добровольно работала, произошли не совсем приятные события. Много лет «Объединенные усилия» возглавлял убеленный сединами джентльмен по фамилии, скажем, Парагони (то есть верх совершенства). Он получал от общества баснословную для благотворителя зарплату, зато выколачивал из меценатов немыслимые деньги на добрые дела, посему общество мирилось с издержками.

Однако по истечении времени стали возникать вопросы и догадки, что гигантского жалованья ему показалось мало. Завихрились слухи о квартирах за счет общества для посторонних женщин, об увеселительных поездках на тот же счет и прочих подобных делах. Поползли разговоры о коррупции. А наша приятельница Октавия Грэм добровольно, то есть бесплатно служила в течение ряда лет архивистом общества.

Когда мистер Парагони стремительно запросил отставки, Октавия как честный человек нашла четыре мешка с наиболее сомнительной документацией, опечатала и припрятала их. Она одна знала, где и что лежит. Дело о коррупции зрело, ширилось и наконец возникло официально.

Представители Министерства юстиции и зловещего ФБР обратились к Октавии за помощью. Октавия хотела сплавить им мешки с документацией, но не тут-то было. Блюстители закона узрели четыре мешка со счетами и перепиской мистера Парагони и пришли в ужас. Чтобы разобраться в таком хозяйстве, имея помеху в лице адвокатов Парагони, закону потребовалось бы лет десять, не меньше. На что адвокаты и рассчитывали, они имели право каждые две недели обращаться в суд и требовать запрещения разборки бумаг официальными лицами.

Однако на Октавию запрещение не распространялось — таковы тонкости американской юриспруденции. И она поддалась добродетели вкупе с гражданскими чувствами, согласилась заняться разборкой кляузных бумаг. Супруг Ричард Грэм был в курсе и гордился гражданским подвигом жены. Все шло прекрасно до нашего первого визита.

Дальше яснее ясного. Увидев слезы жены и не услышав объяснений, Грэм решил, что представители злокозненного Парагони хотят завладеть бумагами путем шантажа или подкупа, и вызвал полицию, когда зловещие незнакомки появились в его доме во второй раз.

После того как шериф удалился несолоно хлебавши, Октавия снизошла до объяснений. Ричард Грэм был сражен, каялся и хотел бежать на поиски обиженных женщин, чтобы их вернуть и просить извинений.

Мы выслушали историю Октавии, великодушно простили беднягу Грэма, также повторно высказали его супруге благодарность за благородное и мужественное содействие.

Ланч был доеден, отношения выяснены, благодарности принесены. В недолгом времени мы отпустили Октавию к скелетам и окаменелостям. Расстались, как всегда бывает с американцами, в самых дружеских чувствах, но на обед с Грэмом Октавия нас не пригласила.

Увы, время и пространство повествования не безразмерны, и мне не суждено увековечить по часам с минутами дальнейшее пребывание в Заокеанских штатах — здравый смысл советует воздержаться от соблазна.

Повинуясь его велениям, я лишь скажу, что программа, намеченная мною и другими лицами, была осуществлена. Ниагарский водопад (их, между прочим, два, и оба на реке Ниагара) не стал менее величествен от того, что с первого взгляда я ухитрилась его не приметить; очаровательная старушка Ребекка Уайтстоун при втором посещении не только вновь поразила мое воображение, но навела на несколько ценных идей, впоследствии сослуживших немалую службу; устрица (съеденная в единственном числе в городе Аннаполисе на берегах Чессапикского залива) навеки отвратила мои мечты от экзотических деликатесов. Два обеда в американских домах — у Стэфани с Джоном и у докторов Бивенов — прошли на самом высоком уровне, не говоря о том, что мы с Жанин всласть послонялись по музеям, а после них неизменно посещали фешенебельные магазины дамских мод, где Жанин критиковала предлагаемые товары, а меня устраивало все, кроме цен.