Девочка из города - Любовь Воронкова

– Много правды твоя тетка Марья наговорила! – прервала мать. – Людей надо слушать, когда они доброе говорят. А когда говорят злое – слушать тут нечего, не то что повторять. Чтоб ни про какую тетку Марью я больше не слышала!

– Бери тесто, – сказала Таиска, – лепи.

– А как?

– Да как хочешь! Вот, гляди, какого мамка слепила!

На большом противне лежал первый жаворонок. Правда, он очень мало был похож на птицу. Хвост у него завивался кренделем, вместо крыльев были две бараночки, вместо глаз торчали две сухие смородины, а клюва и вовсе не было. И все-таки это был жаворонок.

Груша лепила старательно. Она хотела сделать точь-в-точь такого же. Раз мать сделала такого, значит, и всем надо делать таких.

Зато у Таиски жаворонок был необыкновенной красоты и нарядности. Хвост у него распускался веером, на голове, будто корона, поднимался высокий гребень. На крыльях, широко распластанных по столу, одно перо вниз – другое кверху, одно перо вниз – другое кверху… Такого жаворонка даже во сне увидеть нельзя!

Романок тоже что-то валял в муке, что-то комкал, раскатывал, расшлепывал ладонью, а потом опять комкал…

Валентинка отрезала себе кусок теста:

– Значит, какого хочу?

Она сделала своему жаворонку хвост в три пера, каждое перо с завитушкой. А крылья сложила на спинке и концы подняла кверху. Жаворонок вышел не похожий ни на материн, ни на Таискин.

– Вот здорово! – сказала Таиска. – Давай придумывать, чтоб все разные-преразные были.

Противень заполнялся. Удивительные птицы появлялись на нем – и маленькие и большие, и с длинными хвостами и с короткими, и с гребешками и без гребешков… Только Грушины все были похожи друг на друга: хвост крендельком и крылья баранками. Романок наконец тоже сделал жаворонка. Но мать не захотела сажать его на противень:

– Куда такого черного? Кто его есть будет? Не жаворонок, а валякушка! Нет ему места!

– Ну и не надо! – сказал Романок. – Я его и так съем, – и, не долго думая, тут же съел своего жаворонка.

Никто не уходил гулять. Так и похаживали у печки: как-то испекутся жаворонки, как-то они зарумянятся?

Теплый приятный запах расплывался по избе. Это жаворонками пахнет, праздником, весной… Ну скоро ли они будут готовы?

Таиска приставала к матери:

– Мамка, ты не забыла?

– Отстань!

Но Таиска не унималась:

– Мамка… ну, может, я погляжу?

– Уйди, не суйся к печке!

– Ну, смотри! А то, может, ты забудешь…

Вкусный запах стал густым и жарким.

Мать вытащила противень.

У, какие чудесные, какие зарумяненные птицы сидят на нем! Целая стая! Что, если они сейчас взмахнут своими необыкновенными крыльями да и полетят по всей избе?

Таиска прыгала и визжала от радости. Валентинка смеялась. Романок порывался схватить то одного жаворонка, то другого… Только Груша издали поглядывала на них.

Ну что там особенного? Этим маленьким все на свете интересно!

Мать каждому дала по жаворонку. Каждый выбрал какого хотел.

Когда дед пришел завтракать, ребятишки встретили его в три голоса:

– Дедушка, гляди-ка, гляди-ка, жаворонки прилетели!

Дед поглядел на жаворонков и покачал головой:

– Ух ты! Вот это птицы так птицы!

Валентинка проснулась среди ночи от какого-то далекого, неясного шума. Она встревоженно прислушалась. Шумело ровно, широко, стремительно. Валентинка привстала. Может, разбудить мать? Может, это фронт нагрянул? Может, идут по дорогам немецкие машины и шумят-шумят, а деревня спит и не слышит ничего?

Темная-темная ночь глядела в окна. По стеклам шуршал дождь, и что-то тихонько постукивало по наличнику.

Шум не затихал и не становился сильнее. Валентинка успокоилась. Нет, это не машины шумят. Так может ветер шуметь в густых вершинах, так, может быть, шумит море.

Валентинка улеглась, но долго не могла уснуть. Что происходит там, в сырой весенней темноте? Что-то таинственное, что-то чудесное и немножко жуткое…

Утром, проснувшись, она снова услышала тот же монотонный шум.

Таиска умывалась. Она, смеясь, брызнула на Валентинку водой:

– Вставай! Пойдем реку смотреть – лед пошел! Слышишь, как шумит?

– Это река шумит? Так, значит, это река шумит! Она еще ночью шумела. А я подумала…

– Что подумала?

– Так, ничего.

…Все нечаевские ребятишки высыпали на реку. Маленькие стояли на горе, пригретой солнышком, а ребятишки постарше и посмелее подошли к самой воде. У, как бурлила вода, как она крутилась воронками! Льдины плыли по реке, сталкивались, натыкались на берега и снова мчались куда-то. Река прибывала, вздувалась, начинала выступать из берегов. Она казалась Валентинке огромной, сильной и опасной. Кто ее знает: вот возьмет да и выхлестнет сейчас на берег, затопит луг, рощу, а их всех утащит и понесет вместе со льдом. Как она глубока, наверно! И какая холодная, страшная эта глубина!

Мальчишки стояли на берегу. Романок был с ними. Они стояли на самом краю и бросали палки на середину реки, чтобы посмотреть, как они крутятся в бурунчиках.

Вдруг мальчишки закричали. Край берега, на котором они стояли, отделился и медленно поплыл… Это был кусок льда, прибитый к земле. Ребята один за другим прыгали на берег. Только Романок, растерявшись, стоял и не знал, что ему делать. А полоска воды между ним и берегом потихоньку увеличивалась и увеличивалась.

– Прыгай! – кричали ребятишки. – Прыгай скорее!

– Прыгай, дурак! – взвизгнула Таиска.

Валентинка, увидев Романка на уплывающей льдине, такого маленького, жалкого и растерянного, забыла все на свете. Она прыгнула в воду, сдернула Романка со льдины и вместе с ним выскочила обратно на берег.

Все произошло очень быстро. Валентинка даже испугаться не успела. Но она увидела уплывающую льдину, которая уже неслась по течению, ведь Романок сейчас стоял бы на ней! Она заглянула в темную воду, в которую только что прыгнула, – до чего страшная эта вода! И ей стало до того жутко, что слезы подступили к горлу.

Таиска подлетела, отшлепала Романка и отогнала его от реки, словно он не человек был, а какая-нибудь овца.

Потом подошла к Валентинке: