В алфавитном порядке - Хуан Мильяс

И вот я вышел в коридор и принялся сортировать и раскладывать по кучкам все, что валялось на полу. Потом вернулся в гостиную и там немного прибрался, меж тем как родители время от времени поглядывали на меня весьма сурово, хоть это и получалось у них ненамеренно. Я так объяснял эту новую манеру смотреть: после того, как буква р исчезла из слов ресница и роговица, глаза их потеряли возможность двигаться. И было очевидно, что и сами они теперь – одители и гаждане и в этом новом мире может случиться такое, чего и представить нельзя.

Устав от уборки, я сел рядом с отцом и матерью перед телевизором. Шла передача, посвященная исчезновению офисов, и выступал приглашенный в студию писатель. Меня поразил его измученный вид, явно объяснявшийся тем, что он страдал от унижения, назвать которое не мог. Он казался ровесником моему отцу и манерой держаться чем-то неуловимо напоминал его, но вымолвить сумел лишь, что в ту пору, когда еще были книги и он писал оманы, старался расставлять слова так, чтобы они говорили не только то, что они говорили, но и кое-что еще.

– Если я вас павильно понял, когда вы пишете, к пимеу: «Я п’оголодался», то подазумеваете нечто иное? – с нескрываемой игривостью осведомился ведущий.

– В общем, да, – ответил писатель.

Мои родители покатились со смеху, так же как зрители. Однако слышать этот смех было просто страшно, потому что в студии не грянули, а гянули не раскаты, а аскаты хохота, показалось, что в них мало человеческого. Чтобы не выделяться и избежать вопросов, я тоже попытался выдавить из себя улыбку, но вышла у меня гримаса тревоги и смятения. Ну, а писатель сначала принялся озираться с таким видом, словно вдруг попал в середину собачьей своры, а потом тоже засмеялся – или уж не знаю, что это было, – прямо в камеру. Впрочем, мне показалось, он сам не знал, над чем смеется.

Передача закончилась, но родители даже не пошевелились. Казалось, ничего другого они вообще не делают, только смотрят телевизор. Потом мать раза два все же поднималась с дивана, уходила в кухню и возвращалась, что-то дожевывая. После выпуска рекламы началась передача о здоровье. Вышел доктор в белом халате и объяснил, что из-за тех изменений, которые претерпевает в последнее время язык и, значит, действительность, люди перестали умирать (разумеется, он сказал умиать) как полагается, а потому необходимо оказывать находящимся при смерти помощь непосредственно перед самой кончиной.

– Потому что иначе, – добавил он, – похоонные бюо не сумеют сп’авиться с таким количеством недопокойников.

И вслед за тем продемонстрировал некий инструмент, который, по его словам, очень просто изготовить в домашних условиях, чтобы затем граждане использовали его на недопокойниках.

После этого на экране возник министр обороны и культуры и донес до телезрителей бесценные сведения: судя по всему, книги оказались способны выживать в неблагоприятных условиях и перестали разлагаться с прежней скоростью, создав себе нечто вроде особого укрытия. Их, значит, можно собирать и до окончательного распада еще какое-то время использовать. Однако, добавил министр, посуровев лицом, обнаружены шайки браконьеров, которые потрошат найденные книги и продают слова и буквы на черном рынке. И напомнил гражданам, что подобное деяние, равно как и индивидуальное владение книгами, категорически запрещено по закону, так что каждый сознательный член общества, обнаружив книгу, обязан сдать ее в министерство обороны и культуры, где компетентные специалисты решат, можно ли использовать ее в тех или иных целях.

При этих словах мои родители переглянулись и заговорщицки усмехнулись. И я догадался, что запрет они преступают уже довольно давно. А в завершение министр похвалил граждан за манифестации в защиту танков и призвал выступить также и в поддержку пистолетов.

Тут мама наконец поднялась с дивана и попросила меня сходить с нею на рынок.

Мы спускались пешком, потому что с тех пор, как электричество стало электичеством, лифт работал с перебоями. А лестница, хотя и лишилась пеил, а ступени на многих ма’шах были выщерблены и поломаны, все же казалась безопасней. Когда выбрались на улицу, я сразу заметил, что вокруг что-то неуловимо, но непреложно сместилось, исказилось – без сомнения, потому, что слово реальность осталось без буквы р и было теперь еальностью. И навстречу нам шли не прохожие, а похожие, и взоы, которыми они нас окидывали, были по-змеиному неподвижны и так же вселяли тревогу. И все двигались по тротуарам безмолвно, никто ни с кем не заговаривал, как будто это были животные, а не люди. Мама спросила, смогу ли я отличить существительное от прилагательного, а местоимение от наречия. Мне бы хотелось без уверток и экивоков ответить: «Нет!», но вид у нее был такой озабоченный, что пришлось уклончиво сказать, что с грамматикой я не очень в ладу.

Когда пришли на рынок, направились сразу же, времени не теряя, в мясной ряд и встали там в очередь. Вскоре я заметил, что под видом мяса там более или менее откровенно торговали словами. И какая-то дама средних лет, потребовавшая десяток существительных, шумно возмущалась тем, что ей хотели подсунуть наречий. Мясник объяснял, что, мол, достает товар всякого рода и к каждому десятку существительных прицепляет пару наречий – точно так же, как на каждый килограмм отбивных должен докладывать два-три кило толстого края. Дама не унималась и твердила, что от наречий нет ни малейшего прока, а мясник тогда продемонстрировал их очереди – это были любезно и достаточно – и объяснил, что если поставить одно или другое на выбор рядом с каким-нибудь существительным вроде цыпленка, то еда получится очень даже вкусная и сытная, особенно по нашим-то нелегким временам.

Покупательница нехотя выслушала объяснения и удалилась. А я мало-помалу стал сознавать, как важно различать разные части речи. Продавались еще и союзы, предлоги, причастия с деепричастиями, слоги и отдельные – россыпью – буквы. Когда очередь дошла до нас, мясник извлек из-под прилавка букву р, и все мы буквально замерли с открытыми ртами, вновь ощутив ее уже полузыбытый, подрагивающий на кончике языка вкус. Мясник, расхваливая товар, стал перечислять все, на что только может пригодиться эта буква. Поставленная между а и и, она вернет мандарину его первозданный вкус, а матеи, обретя ее, вновь станут матерями и обретут былую нежность к своим детям. При этих словах он посмотрел на нас с мамой. Она заколебалась было, но мясник сказал, что эта р – последняя и что она – свежайшая, только сегодня утром вырванная из книжкиного нутра, а потому до тех пор, пока не рассыплется прахом, будет пригодна для многократного использования. Я подумал, что поставлю ее в Лауу и верну Лауру.

Цена была умопомрачительная, но у мамы в сумке отыскались припрятанные обручальное кольцо и два серебряных браслета, и мясник, на глазок оценив, согласился принять их в уплату. И мы, стало быть, купили р и полдесятка существительных. Уже покидая рынок, в дверях, увидели торговца готовыми фразами, который задешево предложил нам В рот, закрытый глухо, не влетит муха и Страх сидит во мне, но мухи были нам отвратительны, и потому мы купили вторую, имея в виду разобрать ее и извлечь важное и ценное слово страх.