В алфавитном порядке - Хуан Мильяс

Он говорил, а книга меж тем у нас на глазах расползалась, как мел в воде. Внезапно мать, переменившись в лице, вскрикнула, указывая на страницу:

– Смотрите!

Мы наклонились и увидели слово стол. И, благодаря этой пришедшей извне помощи, сумели прочитать его, смакуя, перекатывая на языке и в сознании как диковинное лакомство. Совсем недавно мы утратили его, а у него уже появился давний, полузабытый вкус. Но недолгим было это гастрономическое блаженство – слово тоже распалось, как и вся остальная страница, а мы, утратив его печатную ипостась, снова ощутили его отсутствие в нашем лексиконе. От останков меж тем пошел такой тяжелый дух, что ничего не оставалось, как выбросить их в мусорное ведро.

Посреди царившего везде полнейшего неблагополучия я находил утешение у Лауры. При малейшей возможности старался улизнуть в ее квартал, и в темных подъездах мы разыгрывали, совершенствуя, сцену нашей первой встречи. И мой интерес к ее телу не только не шел на убыль, но рос по мере постижения, становясь неодолимым желанием. Я засыпал, пытаясь мысленно обрисовать очертания ее фигуры, и просыпался в ожидании часа, когда снова увижу ее, и замечал, что и она ждет меня нетерпеливо, и это казалось мне удивительным, потому что я, как ни старался, не мог заметить в себе ничего интересного. Но благодаря ее вниманию и сам стал относиться к себе с бульшим уважением.

Мы разговаривали о нас и о том, что произошло. Давно уже не радовала отмена занятий в школах, а по телевизору сообщили, что министерство обороны разрабатывает планы преподавания без учебников, чтобы все-таки как-то образовывать нас. Однако время шло, а планы эти не воплощались. А вместе с тем после исчезновения слова стол все сильнее чувствовалось всеобщее уныние. Пока не пропало, никому и в голову не приходило, до какой же степени оно необходимо. И в разговорах мы все время спотыкались о его нехватку.

Но самое скверное началось, когда по прошествии какого-то времени, выяснив, что вернуть слово в наш обиход так и не получилось, граждане стали выбрасывать или прятать столы, словно стесняясь обладать чем-то, не имеющим названия. Столовые наши вдруг стали казаться несуразно просторными, а есть мы должны были в довольно унизительной позе, одной рукой держа на весу тарелку, а другой орудуя вилкой. Отец потихоньку сказал маме, что это верный путь оскотиниться.

И опять же никто не задумывался, как важны столы, покуда они не пропали. Без них жизнь, как и столовые, стала неуютной. Отсутствие их чувствовалось и в кухнях, и в спальнях, и в приемных, и в декорациях телестудий – особенно в выпусках новостей, ведущие которых прежде всегда были защищены своими столами. И разумеется, телевизор пришлось взгромоздить на стул, а хранить все, что прежде стояло и лежало на столах, в ящиках шкафов. И в такой ситуации нежданным подспорьем сделалось исчезновение газет и журналов – иначе куда бы мы их девали?

Иногда я возвращался в край, лежавший по ту сторону реальности, где, по счастью, на своих местах оставалось все, кроме меня, по-прежнему лежавшего в родительской кровати. Я не без труда открывал глаза и видел, что у постели сидит отец с английской книгой или томом энциклопедии на коленях и смотрит на меня. В этом измерении часы текли медленнее. В очередной раз вернувшись сюда, я спросил, сколько дней болею, и мне ответили – три. Между тем, на другой стороне действительности прошло несколько недель. Еще я спрашивал, есть ли у нас столы, и ужасно удивлялся тому, что могу выговорить это слово. И с огромным облегчением понимал, что так бывает во сне, когда видишь, что потерял ногу, а проснувшись, убеждаешься, что она на месте. Отец посмотрел на меня с тревогой, думая, наверно, что я заговариваюсь. Впрочем, можно было и не отвечать – я и сам видел, что по обе стороны кровати стоят ночные столики. Там, на другой стороне, нам пришлось избавиться и от этих предметов меблировки, раз уж мы не могли произнести никакого производного от слова «стол».

Поначалу решил даже не возвращаться, но вспомнил Лауру и задрожал при мысли о ее деснах и грудях, да, грудях, потому что теперь уже знал их, вернее, их знали мои руки, выучившие путь к ним от того места на пояснице, где южная оконечность ее свитера соединялась с северной границей юбки. И, покуда отец убирал мне волосы со лба, я ежился от удовольствия и жалел, что лежу не в собственной постели, ибо по смутному наитию угадывал – там самое подходящее место для воспоминаний о ней. И, закрыв глаза, почувствовал, как давят на мои подошвы мои подошвы, находящиеся по другую сторону, и скользнул им навстречу.

А положение на внешней стороне носка или снаружи ящика сильно осложнилось после того, как исчезли из словаря слова вилка, ложка и нож. И точно так, как было это со столами, мы начали стремительно избавляться от предметов, которые не могли назвать по имени. У кого была кладовка или чулан, те спрятали столовые приборы, чтобы не мозолили глаза. Другие просто-напросто выбросили на помойку, откуда их было извлекли мои приятели для игр на пустыре. Однако – опять же, как было это со столами, – предметы, лишенные названия, вызывали такое отвращение, что даже играть с ними стало невозможно. Позже, стоило лишь случайно заметить вилку или ножик на земле, естественным побуждением было отшвырнуть их ногой прочь с дороги, да подальше, как отшвыривают с тротуара какую-нибудь гадость.

Самым неприятным последствием явилась необходимость есть руками – да, без стола и руками. Вот тогда-то мне открылась во всей своей глубине отцовская фраза насчет скотства, начавшегося с пропажи слова стол. И становилось так стыдно от того, как мы едим, что вскоре мы перестали собираться за обедом или за ужином. Мать оставляла на кухне еду, а мы все поодиночке воровато прокрадывались за ней. И скажи нам кто-нибудь прежде, что исчезновение каких-то четырех слов может так неузнаваемо переменить нашу жизнь, мы бы ни за что не поверили в такую чушь. Тем не менее именно это и случилось.

Иногда, пока мои товарищи гоняли мяч на пустыре, я садился на берегу пруда и воображал, что вот явится сейчас передо мной некий дух-покровитель, исполнит мое желание – и я сумею заменить четыре пропавших слова на другие, менее необходимые. Соображал я быстро, потому что времени на размышление было отпущено мало, и произносил, к примеру, такие слова:

– Крышка, кладбище, щеколда, аремориканец.

Ну, то есть первое, что пришло в голову. И сначала мне показалось, что я совершил удачный обмен, но попозже, когда стал трезво и спокойно представлять, какие последствия возымеет жизнь без крышек, кладбищ, щеколд, то пришел в ужас. Что касается последнего слова, то я произнес его просто так, потому что понятия не имел, что оно значит. Потом уже, узнав, что так в давние времена назывались жители нынешней Бретани[1](это отец мне объяснил), я почувствовал угрызения совести: как же так, я обрек на смерть целое племя, не говоря уж о том, какие сложности возникнут теперь, когда неизвестно, как их хоронить, раз кладбища исчезли, а гробы лишились крышек. Трудно поверить, однако все на свете связано узами необходимости, так что исчезновение самого, на первый взгляд, ненужного вызовет цепь катастроф, подобно тому, как исчезновения комара достаточно для уничтожения всей экосистемы.