Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская

Эта техника оттачивалась в течение многих веков и теперь сверкала как алмаз, но ее было мало для того, чтобы перевести музыку на язык танца. Танец имел независимую функцию, которой раньше никогда не выполнял. Вацлав использовал эту технику, которой он владел мастерски, и ее музыкальное сопровождение не как предлог для того, чтобы выставить что-то напоказ, и не как два параллельных ряда акцентов, а как доминирующую сущность.

Много времени Вацлав проводил в музеях и картинных галереях, особенно в Эрмитаже. Он был большим поклонником Гольбейна и Дюрера, но всего сильней его привлекали итальянские мастера эпохи Возрождения. Он внимательно изучал их шедевры, в особенности картины Леонардо, Рафаэля и Микеланджело. Он понял, что в движениях важнее всего гармония и красота, а техника существует лишь для того, чтобы артисты могли с большим совершенством осуществить свои замыслы. С того дня, как Вацлав усвоил этот урок, он стал применять это знание в своем танце. Теперь гармоничность движений стала для него важнее, чем количество пируэтов и антраша, даже если танец от этого становился менее бравурным. В результате его танец сделался изящнее и притягательнее для зрителей, и публика чувствовала эту перемену, даже если не могла определить, что именно изменилось.

Вацлав, когда был свободен, долго гулял по вечерам вдоль каналов. Туман окутывал дома и своды мостов тонким светящимся покрывалом. Это был таинственный полумрак, укрытый от солнца; это было время для спокойного размышления. Время от времени Вацлаву вспоминался образ монаха-проповедника, приходивший ему на ум в раннем детстве. Жить чистой аскетической жизнью, быть учителем для народа, искать истину — все это имело для него необыкновенное очарование. Но каждый раз всепобеждающая любовь к танцу оказывалась сильнее.

Вскоре после того, как Вацлав окончил школу, его мать переехала в более просторную квартиру, где ее соседями были люди из более высоких слоев общества. Эта квартира обходилась им гораздо дороже, и расходы на нее намного превышали их денежные возможности, но мать и сын были должны жить так, как положено артисту Императорского театра. Вацлав восемь лет прожил в роскоши за счет царя. Покинув школу, где все, что можно себе представить, он получал, не думая о деньгах, теперь он должен был жить сам и кормить брата и сестру на шестьдесят рублей в месяц. Однако в это время одежда, еда и труд были в России достаточно дешевы. Элеонора наняла служанку. Квартира была уютной, и в ней поддерживалась идеальная чистота. Вацлав унаследовал от матери ее аккуратность, любовь к порядку и чистоплотность. Он всегда имел опрятный и ухоженный вид даже после нескольких часов тяжелых упражнений.

Элеонора Береда была великолепной поварихой и сама готовила Вацлаву еду. Она обожала этого сына, который был ее любимым ребенком, и Вацлав отвечал ей такой же горячей любовью. И позднее, когда они расстались, Вацлав каждый день, даже когда был совсем без сил от усталости, посылал матери письмо, хотя писать не любил и никогда не писал никому другому.

По субботам и в летние месяцы Броня возвращалась домой из Императорской школы. В такое время Вацлав продолжал давать ей уроки, которые начал в прежние годы. И она почти бессознательно переняла у него творческий склад души, его идеи и его чувство формы.

Единственной тенью, которая омрачала спокойную жизнь семьи, была неизлечимая болезнь Станислава. Мать держала его дома, ухаживала и присматривала за этим мальчиком, который был умственно отсталым, хотя большую часть времени покорным и послушным. Его ничего не выражавшее лицо освещалось радостью каждый раз, когда Вацлав немного танцевал для него в квартире. Станислав был удивительно красив — светловолосый и голубоглазый, похожий на свою мать, он был немного выше Вацлава, которого просто обожал. Он делал все, что предлагал ему Вацлав, а когда становился легко возбудимым, Вацлав мог успокоить его всего одним словом.

Однажды во время праздника, когда они все были дома, во время обеда Станислав пришел в возбуждение. Они попытались успокоить его, как обычно, но не смогли, а когда Элеонора строго приказала Станиславу, чтобы он вел себя смирно, тот вдруг направил на нее нож. Вацлав, который был невероятно быстрым, успел вовремя схватить его за руку и утихомирил.

Однако после этого случая Элеонора и Вацлав решили последовать совету врачей, которые знали, что Станислав мог в любую минуту стать опасным, и поместить его в психиатрическую больницу. Какая это была мучительная минута для них всех! Вацлав сделал все необходимое, чтобы поместить своего брата в самую лучшую государственную лечебницу из тех, на которые у них хватало средств, а позже приходил к Станиславу каждое воскресенье вместе с матерью и приносил маленькие подарки ему и медицинским сестрам, которые за ним ухаживали.

Каждую трагедию в своей жизни Вацлав принимал с таким внешним спокойствием, что казалось, будто она ему безразлична. Но в душе он чувствовал ее глубже, чем другие, и переносил с почти восточной покорностью судьбе.

Вацлав не ходил со своими ровесниками в кафе и мюзик-холлы. Он делил свою жизнь только между матерью и искусством. В Мариинском театре его любили за постоянное спокойствие, вежливость и сдержанность; и его сослуживцы, и те, кто стоял выше, уважали его, несмотря на его молодость. Примы-балерины любили его не только как прекрасного партнера, но и потому, что он имел приятные манеры и с ним было легко работать. Даже танцовщики находили для него доброе слово. Все любили его, он не вызывал ни злобы, ни зависти ни в ком, за исключением Анны Павловой, которая в то время уже была примой-балериной. Она отличалась изяществом танца, а по технике не имела себе равных и почти достигла того совершенства, с которым танцевала Кшесинская. То, что Павлова смогла возродить давно исчезнувшее очарование Тальони, создало ей высокое положение в Мариинском театре. Однажды вечером она, протанцевав па-де-де с Вацлавом, заметила по крикам, что публика вызывала его чаще, чем ее, и упала за кулисами в обморок от зависти и злобы. Вацлав, чуждый зависти, жалел ее.

Великодушная Кшесинская, всегда готовая помочь, устраивала в своем гостеприимном доме приемы, проявляя при этом большую щедрость. В этом доме Вацлав встретился с князем X., хорошо воспитанным аристократом, имевшим восхитительные манеры и декадентские вкусы. X. окружал себя самыми привлекательными молодыми людьми из престижных полков и Пажеского корпуса и жил в атмосфере пресыщения и почти развратного потакания своим страстям. Вацлав очень понравился князю, как только их представили друг другу, и X. часто приглашал его в свой дворец. Вацлав, которому было только семнадцать лет,