Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская

висела его собственная икона. В конце спальни спал один из пяти гувернеров, надзиравших за детьми. У них была специальная баня на территории школы, где мальчики мылись по-русски каждую пятницу, и мозольный оператор, занимавшийся их ногами, за которыми там ухаживали с почти религиозной заботой.

На предварительном экзамене 20 августа 1900 года Вацлав вместе с пятью другими детьми был выбран из ста пятидесяти мальчиков. Он был очень робким и застенчивым и поэтому едва был в силах отвечать на вопросы экзаменаторов — так окружающая обстановка подавляла его своей роскошью. Но знаменитый танцовщик-солист Николай Легат, который был среди экзаменаторов, заметил его необыкновенные бедра и хорошо развитое тело и настоял на том, чтобы его приняли.

Вацлав никогда не жил в такой роскоши: шесть смен белья, три ученических мундира — черный на каждый день, синий для праздников и серый льняной для лета; два пальто, из которых зимнее было с тяжелым каракулевым воротником, ботинки из кожи высшего сорта и туфли-лодочки для дома. Мундиры были такие же, как в Кадетском училище, и имели высокий бархатный воротник, на котором была вышита серебряная лира — эмблема школы. Головные уборы были такие же, как армейские, и украшены двуглавым орлом — императорским гербом. Вацлав был невероятно горд: в первый раз за свою жизнь он мог покрасоваться в новой одежде. Но возможно, самую большую робость он испытал, когда получил одежду и туфли для танцев. Вацлав был чистоплотен до педантизма и очень заботился о своих нарядах. Он всегда выглядел чистым и ухоженным.

Для Вацлава поступление в школу было огромной переменой в жизни. Он вряд ли хоть раз до этого оказывался вне родного дома и без материнской заботы; а уроки казались ему очень трудными, потому что ученики должны были изучать те предметы, которые преподаются в обычной средней школе. Во всех дисциплинах, не относившихся к искусству, кроме математики и геометрии, Вацлав был плохим учеником. С первой минуты его школьной жизни его пять одноклассников стали смеяться над ним за его монголоидные черты лица и миндалевидные глаза и прозвали его «Китаец». Это прозвище было обидным для Вацлава, потому что из-за Русско-японской войны монголоиды были непопулярны в России. Вацлав жил так же, как остальные ученики, во всем, кроме еды, часть которой ему в первые два года приходилось приносить из дома, а его мать не могла давать ему те деликатесы, которые были у других. Но Вацлав не чувствовал зависти: он всегда предлагал другим часть тех маленьких подарков, которые получал от своих учителей или от старших учеников.

Только один человек смог проломить стену сдержанности, которой окружил себя Вацлав, — это был его учитель, Николай Легат. Он был не только выдающимся танцовщиком, но и чудесным учителем — обаятельным и веселым и при этом очень понимающим и чутким. С первой секунды, когда он остановил свой взгляд на Вацлаве, он понял, что в этом мальчике есть что-то, из чего в подходящих условиях может вырасти великое искусство. Вацлав любил учиться у него. Эти уроки казались праздниками. Как только Вацлав входил в танцевальный зал, он словно сбрасывал с себя робость и оказывался в своей природной среде. Он с религиозным восторгом и слепым повиновением на удивление легко выполнял шаги, которые Легат с огромным терпением показывал своим ученикам. Из этих уроков родилась взаимная симпатия, которая сохранилась навсегда. Позже Вацлав говорил мне, что обязан всем урокам своего неутомимого наставника Легата. Даже его товарищи-ученики замирали от восторга, словно околдованные, как только Вацлав начинал танцевать, и очень скоро в школе начались разговоры о том, что в ней растет новая звезда. Только Вацлав, казалось, не обращал внимания на эти слухи.

В 1902 году двухлетний испытательный срок закончился, и Вацлав был принят в Императорскую школу как постоянный ученик. Теперь он стал пансионером. Вначале он очень тосковал по матери, но как раз в это время началось серьезное изучение искусства. Начиная с первого года ученики школы были заняты в балетах и операх Мариинского театра как статисты или на малых ролях. Дети любили эти походы в театр, куда они ездили под надзором дежурного гувернера в специальных ландо, входивших в императорский каретный парк. Ученики имели собственную раздевалку на пятом этаже Мариинского театра. В ней им полагалось находиться, когда они не были заняты на сцене, но Вацлав всегда находил способ выбраться оттуда и спрятаться за кулисами, чтобы посмотреть на свой идеал — на Шаляпина. Именно Шаляпин произвел глубокое впечатление на мальчика Вацлава, и ему Вацлав страстно желал подражать. Он подсматривал каждое его движение, изучал его грим и вскоре сам стал гримироваться с таким потрясающим мастерством, что изумил своих учителей. Впервые Вацлав вышел на сцену Мариинского театра в «Аиде», в роли одного из мальчиков-негритят. Он часто получал роли и в операх, а поскольку был очень музыкальным, то скоро стал знать их наизусть. Вацлава выбрали на роль принца Готфрида Брабантского, брата Эльзы в «Лоэнгрине», и он очень гордился этой своей первой сольной ролью.

Вацлав, как и его родители, был воспитан в римско-католической вере и был очень религиозным, но уже в этом возрасте он каким-то образом мог обнаружить присутствие Бога повсюду, а поскольку большинство учеников школы принадлежали к греческой православной вере, он ходил с ними на службы в школьную часовню, которую любил за золотой алтарь и огромные желтые мраморные колонны. Отец Василий, школьный священник, всегда находил для Вацлава доброе слово, когда тот кланялся ему, хотя и был другой веры. А Вацлав восхищался тем, с каким достоинством двигался этот священник, и его сверкающим золотым крестом.

Вацлав хорошо приспособился к распорядку школьного дня. В 7.30 привратник звонил в колокол, и ученики должны были вставать. Это был трудный момент для Вацлава, потому что он любил поспать и пытался урвать несколько лишних мгновений отдыха. Затем ученики шли в банный корпус, который был уникальной особенностью этой школы: вдоль стен стояли шкафчики, для каждого мальчика свой, а в середине комнаты был большой круглый медный бассейн, в который из фонтана лилась теплая вода. Через пятнадцать минут мальчики должны были пройти мимо гувернера, который ждал их у двери в столовую, находившуюся напротив спальни. Там мальчики должны были каждое утро сдавать свои носовые платки и получать взамен другие, чистые. Перед завтраком один из старших мальчиков читал благодарственную молитву. Ученикам подавали простой русский завтрак — кофе, чай, булки и масло. Детям разрешалось есть столько, сколько они хотели, а еда в школе была