Превратности любви - Наталия Вронская

— Без конца… И до той поры, пока в живых не останется ни единого человека, — пробормотала Софья.

— Что? — громко вопросил многословный ее чичероне.

— Однако премилый же обычай! — громко сказала она.

Тот только улыбнулся и препроводил девушку в монастырь капуцинов, о котором он только что так выспренно повествовал.

Что же это был за монастырь? В чем была его примечательность для туристов? Самой главной особенностью сего монастыря были катакомбы, простиравшиеся на тридцать километров под ним и не имевшие точного плана. При них состоял на службе монах-смотритель, который только один и ведал ими. Катакомбы эти были еще и жилищем смерти. Здесь хоронили, а точнее, складывали мертвецов, которых бальзамировали сами здешние монахи. Всякий путешественник считал своим долгом впитать от этих ужасов memento mori[8], о котором так любят упоминать различные писатели, мнящие себя философами.

В сих катакомбах начиная с XVI века от одной из страшных чумных эпидемий хоронили монахов-капуцинов, знать города Палермо, а позднее, и людей всех рангов и даже бедняков. Бедняков подвешивали на крюки в стене. Богатых людей клали в специальные ниши и даже в открытые гробы, выставляя покойников на обозрение оплакивающих их родственников, которые имели возможность созерцать их бесконечно долго, вплоть до собственной кончины, пока они не оказывались рядом с ними. Рассказывали также, что некий отец находился в отъезде, когда скончалась его маленькая дочь. Мать умолила монахов принять к себе труп девочки, подвергнуть его бальзамированию и оставить дожидаться несчастного родителя. Прибыв, отец смог созерцать тело девочки таким, каким было оно при жизни, и проститься с дочерью. Родители имели возможность до конца жизни видеть труп любимой дочери, воображая себе, быть может, что она все еще жива и только спит… Несчастные люди!

Безумные, как подумала Софья, услышав подобный рассказ. Где же тут презрение к смерти? Здесь одно только почтение к ней и желание непрерывно видеть ее рядом с собой и осязать. Страх один! Она бы и рада была уйти отсюда, но… Но природа человеческая такова, что отринуть себя от ужаса, не насытившись им вдоволь, невозможно. Софья невольно воображала себе дам в старинных платьях, таких набожных и экзальтированных, неотрывно смотревших на дорогие черты своих мужей, детей, родителей… Мужчин в бархатных камзолах, не сводивших глаз с милых черт своих безвременно ушедших возлюбленных, быть может, оставивших в залог своей любви малолетних детей… Мурашки пробежали по ее коже!

Странный памятник человеческих чувств и желаний. Погребальный отзвук Средневековья. Скелет-смерть, увлекавшая в последнем танце за собой все сословия и возрасты, до сих пор выводила в этих катакомбах свой нескончаемый танец. И они приходили смотреть на него! Как сильна власть этой хозяйки бренного нашего мира! La morte…[9]

Тургенев прибыл в Палермо, повинуясь смутному слуху о том, что именно сюда отправилась Лидия с самозваным своим графом. Именно в Палермо вел призрачный след его жены. Путешествие по Италии, которую он проехал из конца в конец, оставило самые приятные впечатления в его душе. Конечно, здесь не обходилось без дорожных неудобств, трактирщиков-плутов, разного рода мелких мошенников и прочего. Но чужие красоты прекрасной страны искупали все сполна.

Из Москвы выехал он не сразу. Ему потребно было много времени на сборы, на получение паспорта и другие приготовления. Наконец, в середине октября, по дурным дорогам, он выехал уже из Петербурга и совершил поначалу продолжительную поездку по отчизне по самой осенней распутице, в которую умудрился попасть. Он задержался в Варшаве довольно надолго. Потом грянули морозы, выпал снег, и это позволило добраться почти до самых Альп в самое небольшое время, всего за четырнадцать дней. Далее была переправа через горы, и Тургенев невольно поминал великого соотечественника своего, Александра Васильевича Суворова, который переходил через Альпы с гораздо меньшими удобствами, но сопровождаемый своим войском. Где перевал Сен-Готард, при котором бились русские? Где Чертов мост? Он желал бы угадать те места, но вовсе не мог бы теперь этого сделать. Отец говаривал ему про подвиги русских богатырей и про восхищение всей Европы этим отважным походом.

Затем следовало путешествие по самой прекрасной Италии, занявшее несколько месяцев. Тургенев совершал свой путь через Милан, Пьяченцу и Кремону. Случай занес его в Парму, а после того он, уже без необходимости, но только повинуясь собственной воле, отправился в Рим, желая увидеть собственными глазами и собор Святого Петра, расписанный некогда великим Микеланджело, и прочие красоты вечного города. В разных уголках страны он отдал дань восхищения и славному Палладио[10], и бессмертными итальянскими художниками эпохи Возрождения Тьеполо и Веронезе.

Он видел, как разросшаяся зелень скрывает прелестные линии барочных вилл близ Рима, как барки скользят по Lago Maggiore, как плюш обвивает полуразрушенные каменные мосты и хижины, как перед старинными развалинами расстилается зеленое цветущее поле, не познавшее еще человеческой руки…

Он бы желал еще посетить Неаполь и вернуться непременно в Рим, но теперь путь он держал на Сицилию. И там его ждало такое же прекрасное барокко, затаившееся в изысканных линиях строений и столь не любимое классицистами. Но он с какой-то нежной грустью любовался столь пышной архитектурой, которую нынче не желали понимать.

Прибыв в Палермо, Тургенев битую неделю посвятил поискам Лидии и самозваного графа да Понте. Усилия его, впрочем, были тщетными. И поначалу в Палермо он не мог отыскать их и следа. Однако, поскольку разыскивал он «молодую русскую даму и графа-итальянца», как он всегда пояснял, — полагая, что это сочетание не может быть таким уж частым, — в один из дней ему сообщили, что упомянутую пару недавно видели в городе. И что только нынче утром «молодая русская дама» в одиночестве отправилась в капуцинские катакомбы. Тургенев, не медля ни минуты и предвкушая уже близкое завершение своей миссии, направился к указанному ему монастырю.

Спустившись в катакомбы и узрев открывшееся ему зрелище этого итальанского некрополя, Тургенев невольно передернул плечами. Он вовсе не был испуган, но столь странная причуда собирать покойников в одном месте и выставлять их на обозрение всем желающим, показалась ему дикой. Он бы тотчас ушел, если бы не мысль о Лидии. Что могло взбрести ей в голову? Для чего она отправилась сюда? Да и тут ли она? Он вернулся ко входу и спросил у стоявшего там монаха-смотрителя, не выходила ли отсюда молодая русская дама? Но нет! Монах уверил его, что приметил, разумеется, иностранку, тем более так хорошо говорившую по-итальянски («Хорошо? Вот диво!» — подумал Александр). Но она не выходила с тех пор, как вошла около получаса тому назад.

Полчаса в этом склепе? Решительно, Лидия переменилась. Ничто в иные дни не могло побудить ее даже взглянуть в сторону кладбища: обычного русского безобидного кладбища! Но тут, в этом мрачном и сыром погребе, провести уже более получаса?.. Александр решительно направился внутрь.