Горечь рассвета - Лина Манило

Повалившись от изнеможения на землю, мы замолкаем также резко, как и начали смеяться.

— Ингрид, я тебя прошу — не бросай меня. Если в пути стану обузой, убей, как убивала других сотни раз до этого. Только не бросай. Хорошо?

Я смотрю в эти карие глаза, вижу в них столько боли, что это практически невозможно выдержать.

Прочищаю горло и тихо говорю:

— Марта, я клянусь, что не оставлю тебя. Вместе мы дойдем до Города, как было намечено, а в нём найдём Айса. И Джонни. И засранца Роланда, потому что не может быть иначе — выжив однажды, просто не имеют права сдаваться. Вместе мы решим, как быть дальше. — Она с улыбкой прикрывает глаза, будто уже видит перед собой Город и тех, кого может там найти. Думает ли она в этот момент об Айсе? Хочется верить, что нет. Вспышка ревности на секунду ослепляет, но я гашу в себе непрошеные чувства — сейчас не время для этого дерьма. — Но в первую очередь мне всё-таки нужно осмотреть твою ногу — хочу понимать, насколько всё серьёзно.

— Полковой доктор выходит на тропу войны? — смеётся Марта, и я снова улыбаюсь.

Полковой доктор — это я. Так меня прозвали в отряде. Кто-то ведь же должен был штопать этих говнюков, так почему бы не мне?

— Воткни в рот кляп и молчи, подруга. Будем смотреть, что там за хрень у тебя под штаниной.

Марта не спорит — закусывает грязную тряпку, бывшую некогда моим рукавом, ложится на землю и закрывает глаза. Умница.

Я расшнуровываю высокий сапог, закатываю пропитанную кровью штанину и еле сдерживаю крик: открывшийся вид с большой натяжкой можно нацзвать ногой. Это какое-то кровавое месиво.

Огромные голубые глаза смотрят в небо.

В них мудрость столетий, красота всей водной глади и отражение вечного неба. Я уверена, что не видела в своей жизни до этого момента ничего красивее. Можно ли провести остаток дней, глядя в чьи-то глаза, наслаждаясь игрой всех оттенков синего цвета? Теперь кажется, что да.

Барнаби смотрит на чудом спасённого человека и, наклонив голову, тихо поскуливает. Мне бы хотелось, чтобы пёс умел разговаривать, чтобы хоть кто-то помог разобраться, что дальше делать.

Человек не шевелится, лишь смотрит на небо. Может быть, он сильно ударился о поверхность воды, когда падал, поэтому и не реагирует на внешние раздражители?

— Эй, мужчина! — Трясу его за плечо, утомившись от молчания. Меня пугает его неподвижность — только контуженного мне и не хватает сейчас для полного счастья. — Вы меня слышите?

Вздрагивает, как будто его ударили. Точно головой повредился, когда за борт вывалился. Красная рубашка подобна огню, голубые глаза словно лёд. Интересное сочетание.

— Ты кто? — голос хриплый, словно простуженный, тихий.

— Я — Изабель, — Хорошо, что хоть имя своё вспомнила. — А вы кто?

Нервно приглаживаю растрепавшиеся волосы. Отчего-то мне сейчас очень важно выглядеть в глазах незнакомца хорошо. Он поворачивает в мою сторону голову, устав, видимо, от созерцания озарённого рассветными лучами неба, смотрит на меня своими глазищами и молчит. Так мы проводим несколько бесконечных минут.

— Изабель? Красивое имя. — Он чуть заметно улыбается, и от этой улыбки непривычное тепло разливается по телу. Чувство, что в венах вместо крови жидкий огонь. Лицо горит, и я отворачиваюсь, чтобы незнакомец не заметил смущения, охватившего меня. — Никогда раньше не слышал. А, может быть, просто забыл? Я не знаю.

Принимаюсь теребить дрожащими пальцами подол платья.

— Изабель, не отворачивайся, — требует он. — Ты — первый человек, первый живой человек, что встретился на моём пути за долгое время. Я больше не вынесу одиночества.

Меня пугают его слова об отсутствии живых людей на пройденном пути. Значит ли это, что не только здесь все погибли? А я ведь так надеялась… Отрываю взгляд от своей юбки и снова встречаю взгляд нереальных голубых глаз, который проникает, кажется, в самые потаённые уголки моей души.

— Откуда ты приплыл?

— Издалека. — Голос тихий, печальный. Парень снова смотрит в небо, не двигаясь, а мне хочется прилечь рядом и, ни о чём не думая, просто следить за облаками, летящими по небу.

— Понимаю, что не из соседней деревни, — я нервно смеюсь, снова теребя грязный подол платья. Не хочу, чтобы он заметил, как дрожат мои пальцы. — Как это место называется?

Он молчит, будто мыслями находится далеко отсюда, и возвращаться не собирается.

— Ты меня слышишь? Ты вообще как, в порядке?

— В порядке, не переживай за меня. Просто я не знаю, что тебе ответить. — Его взгляд, кажется, способен прожечь во мне дыру, и я понимаю, что рискую задохнуться от внезапно нахлынувшего волнения. — Совсем не помню названия того места, откуда приплыл, но я обязательно вспомню, потому что не может быть иначе. Хотя, наверное, зря, ведь сейчас это просто груда камней, покоящихся на обгоревшей земле.

— Расскажи мне, что случилось с твоим городом.

— Тебе, правда, интересно? — он кажется озадаченным, будто не веря, что меня действительно может это волновать. — Это не слишком весёлый рассказ.

В голосе слышится затаённая тоска, готовая в любой момент прорваться наружу и затопить всё кругом.

— Посмотри по сторонам, — обвожу рукой пустынный берег. — Я видела слишком много даже для двух человеческих жизней, поэтому не сможешь меня напугать. Расскажи, пожалуйста.

Он молчит, но всё-таки решается и начинает свой рассказ.

* * *

В тот вечер, когда моя жизнь треснула на "до" и "после", я вышел на балкон подышать свежим воздухом. Вечер был настолько чудесным, что возвращаться в духоту квартиры совершенно не хотелось, и мне пришла в голову идея провести ночь, наблюдая до рассвета за движением звёзд над головой. Войдя в комнату, чтобы взять надувной матрац, почувствовал какой-то толчок. "Наверное, землетрясение", — подумалось в тот момент. Толчок оказался несильным, а в наших краях это нормальное явление, поэтому пугаться смысла не видел.

Вернувшись на балкон, заметил, что доселе пустая улица заполнена людьми. Неужели всех настолько взволновал толчок? Наверное, другие люди были не столь беспечны, как я, но я молод, одинок, чего вдруг мне быть пугливым? У меня своя квартира, хорошая высокооплачиваемая работа в Поисковом центре. Мы год уже пытались найти причину, почему так внезапно и бесследно стали исчезать из Города дети. В нашем распоряжении было лучшее оборудование, светлейшие умы государства бились над решением проблемы, мы обшарили всю округу вдоль и поперек, но никого так и не смогли найти. Ни единого ребёнка! Ни тел, ни следов пребывания хоть где-нибудь. Свидетелей не было, а кто и попадался, то либо сумасшедший, либо пройдоха, привлеченный щедрой суммой оплаты за любую информацию о пропавших подростках. Наш город будто обескровили: школы и детские сады закрылись, парки опустели, на каруселях проступила ржавчина. Дети ушли, и город утонул в страхе и печали. Поэтому меня очень удивило, что небольшой толчок так растревожил моих сограждан, которых, казалось, уже ничто не могло испугать.