Честь корабля - Роберт Говард

Голос, сухой и резкий, звучал уверенно, каждое слово острым ножом вонзалось в уши того, кому они предназначались.

Собеседник потер красные от алкоголя глаза, помолчал, потом грубо ответил:

— А тебе-то какое дело?

— Да никакого. Просто я терпеть не могу, когда человек по собственному желанию катится вниз по наклонной, на самое дно. Когда мужик с задатками чемпиона превращается в завзятого алкоголика и губит себя в какой-то приграничной дыре.

Странный контраст представляли собой эти двое. Посетители салуна — заезжие фермеры, шоферы с той стороны границы и мексиканцы — с любопытством поглядывали в их угол. Человек, навалившийся на изгаженный плевками и пролитым пивом столик, был молод и крепок телом, чего не могла скрыть даже его поношенная, грязная одежда. Лицо его отнюдь не казалось лицом человека, которому на роду написано стать сирым алкоголиком. Наоборот: правильные черты, тонкий нос — все это говорило о благородной крови, текущей в жилах парня. Форма губ, которая, на первый взгляд, выдавала слабость натуры, при ближайшем рассмотрении указывала на чувственность и лишь косвенно свидетельствовала о нестабильности, склонности к беспорядочным, непродуманным поступкам и, быть может, сильной внушаемости, хотя и глубоко скрытой воспитанием.

Стоящий же у стола человек был сухощав, жилист и принадлежал скорее к старшему, нежели к среднему поколению. Тонкие прямые губы, когда он не говорил, были крепко сжаты, темные, с искорками в зрачках глаза смотрели тяжело и мрачно. Одет он был дорого, но небрежно и выглядел белой вороной в этой заштатной забегаловке.

— Три года назад, — продолжал он по-прежнему резко, но бесстрастно, — тебе все прочили чемпионский титул в начинавшемся сезоне. Джек Мэлони, классный техничный боксер, прирожденный боец с умопомрачительным ударом! Человек с правой рукой — кузнечным молотом! Ты пробивал все блоки, как некогда это делал великий Демпси. Выйдя на ринг в восемнадцать лет, ты быстренько разобрался со второй лигой и в двадцать один уже подбирался к титулу чемпиона! В двадцать один год! Ну, не удалось бы тебе выцарапать титул в том году, так на следующий стал бы чемпионом просто играючи. В твои-то годы! В этом возрасте большинство ребят молотят друг друга в предварительных боях по десять долларов за раунд. А ты получал тысячные гонорары. За три года ты поднялся из ниоткуда на самую вершину. Для бокса у тебя было все: сила, скорость, мозги, упорство, выносливость. Твои удары были подобны раскатам грома. С тобой носились, тебя пестовали, как надежду ринга, как будущую легенду! И что потом? Ты вышел на поединок с никому не известным Майком Бренноном, позже ставшим Железным Майком. Да, он уложил тебя за три раунда. Ну и что? С кем не бывает! А ты сдался, сломался. В следующем поединке ты даже не пытался всерьез противостоять Матросу Слэйду. Этот парень, тогда еще даже не вышедший из второй лиги, тоже запросто нокаутировал тебя… и в этом только твоя вина. А затем, вместо того чтобы взять себя в руки, ты бросил бокс, исчез с ринга. Ты сломался, обнищал, спился, просто-напросто струсил…

— Эй, полегче, ты… — Череда обвинений, похоже, вывела Мэлони из транса.

— Хорошо, не струсил. Но потерял напор, боевой дух, спортивный настрой. Короче, сломался под корень. В результате за три года ты совершил головокружительный прыжок… в пропасть. С Бродвея — прямиком в эту дыру.

Массивные кулаки Мэлони сжались в две чугунные гири. Из-под спадающих на лоб грязных, слипшихся прядей сверкнули нешуточной злостью черные глаза.

— Убить тебя, что ли? — задумчиво-грозно прохрипел он, подогреваемый изрядным количеством алкоголя в крови. — Ну, был ты менеджером нескольких чемпионов, так что, думаешь, тебе все можно? Даже говорить со мной в таком тоне? Учти: ты для меня — никто! Ясно?

— Не имею обыкновения тренировать и работать администратором спившихся бомжей, — процедил сквозь зубы его собеседник. — Парни, которых я натаскивал, может, и не были столь сильными и быстрыми, как ты, но они были настоящими мужчинами. Они не раскисали и не опускали руки только из-за того, что кто-то отправил их в нокаут ударом в челюсть.

Неожиданно он подсел к Мэлони и заговорил совсем другим тоном:

— Слушай, Джек, ты же еще совсем молодой. Подумай… Подумай, почему бы тебе не вернуться на ринг, не попробовать все сначала?

— Опять драться? — Мэлони передернуло, словно от воспоминаний о ночном кошмаре. — Ну уж нет.

— Ты так переживал из-за того нокаута, что он превратился для тебя в навязчивую идею. Забудь о нем, выкинь из головы, приди в норму…

— Нет! Нет! Я уже пытался — и не смог. Больше не хочу. Не хочу ни пытаться, ни даже думать об этом.

— Значит, ты и вправду слабак из слабаков. — Горечь послышалась в голосе старшего собеседника. — А былые успехи — просто ирония судьбы. Я-то думал…

— Слушай, ты! — на весь бар крикнул Мэлони. — Да что ты понимаешь в моих проблемах? Ты, который ни разу в жизни не надевал перчатки, не выходил на ринг!

— Согласен, я никогда не боксировал. Но вас, бойцов, я знаю и понимаю лучше, чем вы сами понимаете себя. И я знаю, что ты мог бы вернуться в большой спорт, если б в душе не был слабаком.

— Сядь, — осипшим голосом приказал Мэлони. — Я тебе расскажу все как было, как я это вижу и ощущаю на собственной шкуре.

— Ладно, посижу послушаю, как ты провоешь свою скорбную песнь, а заодно угощу тебя стаканчиком-другим, — презрительно усмехнулся старый менеджер.

Глаза Мэлони на миг вспыхнули, но тут же погасли. Слишком низко он скатился, чтобы реагировать и обижаться на что-либо, кроме прямых оскорблений. Залпом выпив поднесенную барменом текилу, он заговорил в порыве пьяной откровенности:

— Слабак? Сломался? Да что ты знаешь о человеке, из которого вышибли не только бесплотную душу, но и сердце? Так вот. Я был кандидатом в чемпионы, восходящей звездой и даже больше… до тех пор, пока не встретил Бреннона. Тебе этого не понять.

Не понять моего состояния, когда я — тот, кто мог свалить кого угодно одним, ну, двумя точными ударами, — измотался, выдохся, изо всех сил молотя этого парня. А он выстоял! И одного удара ему хватило, чтобы отправить в нокаут меня. Я был уничтожен…

— В каком смысле? Ты имеешь в виду — морально уничтожен? Тогда ты абсолютно прав. С того боя на твоем теле остались лишь два быстро сошедших синяка да шрам на скуле — и все! Я видел поединки, где победителя уносили с ринга на носилках. А ты… ты, мягко говоря, слишком близко к сердцу принял тот нокаут. Из-за проигрыша Бреннону ты потерял вкус к борьбе, волю к победе. И знаешь, почему ты не смог остановить его? Потому что он — исключение, особый случай, горилла с бронированными грудью и животом и с литой башкой. Естественно, его невозможно нокаутировать — победить можно только по очкам, за счет техники. Свалить его за десять секунд пока никому не удавалось — и не удастся, пока он не сломается сам. Вспомни Джо Грима, с которым не смогли справиться ни Ганс, ни Фитцсиммонс, ни Джонсон. Но с тобой другое дело: ты измотал себя и позволил ему взять верх… И нет чтобы подумать: ладно, что было, то было, впредь надо быть умнее. А ты сдался. Твое тщеславие не смогло справиться с поражением. Ведь к тому времени ты всерьез уверовал в то, что нет на земле человека, способного пробить твою защиту, устоять под твоими ударами. Будь ты нормальным мужиком, такая встряска пошла бы только на пользу, добавив к твоему самомнению каплю благоразумия и осторожности. А слабака поражение деморализует и сокрушает. Навсегда.