Между небом и тобой - Сандра Мэй

— Слышь, гвапенья, ты там возьми сзади… все чистое, не бойся. Просто нехорошо, если Пабло увидит тебя в моей машине в таком… хм… легкомысленном виде.

Я судорожно обернулась — в багажном отсеке лежали парусиновые шорты и джинсовая куртка. Все было настолько чистое, что мне стало страшно прикасаться к вещам своими грязными ручонками.

— Я… как вас зовут?

— Ох, верно. Зови меня Джонни. Джон Огилви.

— Ты американец?

— Ну да. В каком-то смысле. Знаешь, я тебя представлял совсем другой. Пабло говорил, ты похожа на Кармен. Губишь мужчин, все такое…

Оскорбленное женское самолюбие совершенно неуместно встрепенулось и поперло из меня, как тесто из квашни.

— Хочешь сказать, что я страшная? Что ни один мужчина на меня и не посмотрит?

— Нет, что ты! Я вот еле сдерживаюсь, чтоб не пялиться, но…

— Н-ну?

— Но на Кармен ты не похожа! Скорее на Мерилин.

Я вдруг страшно устала. В конце концов, какая разница, если через полчасика мне предстоит умереть? А вот вымыться в последний раз перед смертью охота!

— Мистер Огилви?

— Ой, что ты, напугала как! Джонни, просто Джонни. Мистером Огилви меня в последний раз звали копы перед тем, как надеть наручники.

— Хорошо. Джонни. Я, понимаешь ли, только что проплыла по канализации…

— Это, честно говоря, заметно. Хотя выглядишь все равно потрясающе!

— Спасибо. Но чистоты хочется все равно. Ты не мог бы… завезти меня по дороге к какому-нибудь ручью? Или к крану. Или к океану. Все равно куда, лишь бы смыть с себя эту вонь.

— Пабло ждет… но я тебя понимаю. Ни одна женщина не согласится показаться любимому в таком виде. То есть… ну, короче, сейчас махнем на один пляж — там тихо, и полно кустов на берегу. Годится?

— Годится.

Вот так устроен человек! Я мечтала о море, о пляже и пальмах, я грезила о морских закатах и рассветах — а сейчас передо мной был аж целый Атлантический океан. Он серебрился в свете огромной луны, он был спокоен и ленив, и его мелкие волны вспыхивали голубыми и зелеными искрами, он был прекрасен — а я стояла, отвернувшись от него, по пояс в воде и яростно терла себя песком и пеной для бритья, которую выдал мне благородный человек Джонни Огилви. Я смывала с себя грязь последних двух суток, я все пыталась проснуться, но ничего не получалось.

Потом я в ярости закопала на берегу лиловые трусы и лифчик — отстирать их можно было только в крепчайшем растворе хлорки — и сплясала на их могиле. Все мои царапины и ссадины драло и жгло как огнем, но я утешала себя, во-первых, тем, что морская вода заживляет, а во-вторых, тем, что жить мне осталось не так уж и долго, так что заполучить заражение крови я просто не успею.

Куртка Джонни Огилви была мне велика, шорты тоже, но в них имелась тесемочка, которую я затянула потуже, а у куртки закатала рукава — и тоже вышло миленько. Во всяком случае, Джонни Огилви бросил на меня крайне красноречивый взгляд, сразу придавший мне уверенности.

Кстати, теперь я его разглядела. Вот так всегда: мне бы встретить Джонни в спокойной обстановке, да в блеске своей неотразимой красоты, да на пляжике, да в бикини… а я ехала с ним на верную смерть. Где справедливость?

Джонни был высок и широкоплеч, волосы у него оказались не черными, а скорее каштановыми или даже темно-русыми, слегка вьющимися и на висках чуть тронутыми сединой. Скулы высоковаты, нос прямой, подбородок волевой, на щеках — легкая тень будущей щетины. Глаза у Джонни были очень хороши — теплые, шоколадные, они прямо-таки обволакивали ласковым теплом. Чуть раскосые, широко посаженные, опушенные длинными, как у девушки, ресницами — очень хорошие глаза.

Огилви — ирландская фамилия, но и без нее я догадалась бы, что передо мной соотечественник. Журчащий, словно весенний ручей, говор — особый дар, который нам, ирландцам, сделал добрый Боженька, когда его верные слуги сожгли на кострах всех наших ведьм и колдунов. Говорят, что ирландцы могут уговорить кого угодно сделать что угодно — и все благодаря своему говору. Я не особенно верила в это, когда была студенткой, но на всякий случай включала ирландский акцент в разговорах с самыми строптивыми преподавателями…

Сообразив, что я стою и глазею на Джонни Огилви, а он, не будь дурак, пялится в ответ на меня, я торопливо уселась в машину и захлопнула дверцу, едва не прищемив себе ногу.

Джонни нажал на газ, и мы помчались по залитой серебром дороге обратно в Касабланку, сверкающую на берегу океана, словно драгоценное колье на черном бархате…

Касабланка — странный и прекрасный город. Если вы турист и оказались в центральной части города, то будете потрясены зеркальными небоскребами, шикарными офисами и роскошными особняками в колониальном стиле, а также пресловутыми пальмами, обилием цветов и ароматом фруктов, несущимся со всех сторон. Вы пойдете по чистым широким улицам, вы будете заходить в стандартные для всего мира супермаркеты, вас приятно поразят редкие и оттого еще более колоритные фигуры в национальных одеждах…

И если вы путешествуете без гида, либо он зазевался — о, тогда произойдет еще одно чудо, только уже из разряда страшноватых.

Чистая и просторная улица начнет забирать влево (или вправо). Вы пойдете по ней, дойдете до угла очередного зеркального небоскреба или ажурного забора, свернете…

… и окажетесь в Средневековье.

Резко и необъяснимо — как почти все в Африке — закончится асфальт, и клубы желтой пыли взовьются из-под ваших ног. Низкие серые заборы потянутся до самого горизонта, однообразные выбеленные стены низких домишек выглянут из-за них, и играющие в пыли чумазые ребятишки вдруг уставятся на вас — чужака! — серьезными и совсем не детскими глазами.

Трущобы в Касабланке соседствуют с роскошью бок о бок. Никакого перехода: блеск — и сразу нищета.

Но на самом деле именно эта часть города интереснее всего, в том числе и для туриста. Здесь расположены настоящие восточные базары, здесь и рыбный рынок, знаменитый на все побережье, здесь старинная мечеть и минарет, с которого крестоносцы сбрасывали святых имамов, здесь настоящие курильни опиума и подпольные игорные дома, здесь продажные красавицы готовы приоткрыть свое лицо, если вы заплатите, здесь танцуют настоящий танец живота и варят настоящий кофе — и именно здесь стоит прятаться, если вы, к примеру, совершенно случайно бежали из тюрьмы.

Ближе к полуночи раздолбанный «додж» Джонни Огилви въехал на узкие улочки Старого города и закружил в их сплетении, безошибочно пробиваясь к конечной цели своего путешествия — кофейне старого Мустафы. Пока же он еще не доехал, проясним некоторые события последних двух суток, оставшиеся вне поля нашего зрения.

Тут тоже все не так просто. Вся история состоит из двух частей: первая — очень стремительная и импровизационная, вторая — тщательно и долго подготавливаемая.