Мудрость сердца - Генри Миллер

Подобно рекам, растворяющимся в глубинах океана, малые пути и тропы должны сойтись в одной великой и главной дороге, называйте ее как хотите. Мораль, этика, законы, обычаи, верования, догмы – от лукавого. Важно одно: чудесное должно стать естественным. Оно и сейчас незримо витает над нами, хотя вечная озабоченность и пораженческий настрой мешают ощутить его присутствие. Но как уродливо, как жалко выглядят наши неловкие попытки призвать Чудо! Мы попусту растрачиваем свои знания и изобретательность, чтобы выдумать штуковины, способные творить чудеса. При ближайшем рассмотрении оказывается, что мы из кожи лезем вон, дабы не подпустить близко это самое Чудо. Мы наводнили планету своими изобретениями, ни на миг не задумавшись, так ли уж они необходимы, не причинят ли они еще бо́льшего вреда. Мы создали удивительные средства связи, но разве мы общаемся друг с другом? Мы судорожно мечемся туда-сюда, перемещая наши грешные тела с огромной скоростью, но разве сдвигаемся с мертвой точки? Мы повсюду таскаем за собой кандалы морали и вериги духа. Что с того, что мы сдвинули горы, подчинили себе энергию рек, согнали с исконных мест целые народы, будто это фигурки на шахматной доске, если мы как были, так и остались жалкими, бестолково суетящимися людишками? Непростительное заблуждение – величать подобную деятельность прогрессом. Мы можем до неузнаваемости перекроить землю – сам Создатель не узнает свое детище! – но если мы не изменимся сами, то к чему огород городить?

Сделанное впопыхах и наспех обречено на неудачу. Когда все разваливается и рушится, самое разумное, что можно предпринять, – это сидеть смирно. Разобраться в себе важнее, чем разрушить империю. Истина не нуждается в изречении. Пойди мир прахом, истина пребудет вечно.

В начале было Слово. Человек его воплощает. Человек – не актер, играющий в драме, он – сама драма.

В мире-море страстей и страданий человеческих можно – и должно! – жить радостно! Мы ведь не удосужились обзавестись другим миром, предназначенным специально для наслаждения жизнью? Лично я раз и навсегда решил для себя, что не буду заучивать роль единственно для того, чтобы принять участие в представлении, ни за какие коврижки не стану ломать копья ради того только, чтобы что-то ломать. Я отнюдь не уверен в неизбежной необходимости того, что творится во имя закона и порядка, мира и процветания, свободы и безопасности. Я не люблю, когда из меня делают идиота! Мой организм не в состоянии переварить происходящее вокруг. Я застолбил себе пятачок, крошечный, но собственный. И я собираюсь его отстаивать. Я даже имя ему придумал сам, не найдя в родном языке ничего более или менее подходящего. Он называется – pro tem – страна Ебландия.

Я уже упоминал об этом диковинном царстве как об Интерлюдии. Вновь вернуться к нему меня заставило то, что сейчас оно реальнее, чем когда бы то ни было. Здесь я единоличный и абсолютный властелин и повелитель. Может, я и кажусь не столько венценосцем, сколько свихнувшимся шляпником, но лишь потому, что имею мнение, отличное от мнения остальных 999 999 999 999 особей. Там, где другим мерещатся съедобные корешки сельдерея, кольраби и пастернака, я отчетливо прозреваю едва проклюнувшиеся, но быстро входящие в силу ростки, порожденные бациллой нового порядка.

Моего убогого воображения не хватает, чтобы представить, во что превратит этот порядок нашу сексуальную жизнь. Из различных источников мы знаем о лихорадочном неистовом экстазе, в который впадали древние и язычники, совершая свои обряды и ритуалы; история сохранила для нас сведения об утонченном искусстве любви у народов Востока. Но во все времена людей терзали страхи и предрассудки, всегда люди поклонялись своим грозным богам и трепетали перед гневом Высших сил. Кто-то был более свободен, кто-то менее. Но даже в славные времена короля Артура человек не чувствовал себя вполне свободным.

Мы спим и видим, что вот появится Некто и вручит нам на блюдечке ключи от тайн, которые скрыты от нас. Этот Некто представляется нам сыном Адамова племени, посланником Земли и звезд, который играючи рассекает огромные пространства будущего, прошлого и настоящего. Он свободен от любых условностей, табу, запретов и законов. Он не связан ни временем, ни расстоянием. Ему неведомы физические препятствия и моральные преграды. Спать со своей матерью для него столь же естественно, как и с любой другой женщиной. Охваченный желанием в чистом поле, он, ни минуты не колеблясь, удовлетворяет свою страсть с животным. Он не видит греха в том, что наслаждается, овладевая собственной дочерью.

А в мире яви, увечном, парализованном всеми существующими страхами, панически ожидающем возмездия и наказаний (выдуманных зачастую нами самими), большинство наших желаний поневоле выглядят либо ошибочными, либо преступными. Подлинному «я» ведомо другое: стоит лишь закрыть глаза, как все сдерживаемые и подавляемые желания яростно устремляются наружу. Во сне нам грезится, что, презрев колючую проволоку, рвы и ухабы, искусно расставленные ловушки, притаившихся чудовищ, подстерегающих нас, чтобы наброситься и растерзать, мы, несмотря ни на что, преодолеваем все преграды. Когда наши желания не находят выхода или подавляются, жизнь делается бесцветной, отвратительно пустой, уродливой и превращается в подобие смерти. Иными словами, происходит все то, что мы сейчас имеем. Мир лишь отражение хаоса, бушующего внутри нас. Врачи, законники, учителя и новоявленные пророки, облаченные во власяницы смирения, – словом, все те, кто присвоил себе право распоряжаться чужими жизнями, пытаются внушить нам, что для участия в жизни социума первобытный дикарь, как они презрительно называют естественного человека, должен принять бремя ее оков. Любому хоть сколько-нибудь мыслящему существу ясно, что все это ложь и обман. Начинания, в основе которых лежит принуждение, обречены на неуспех. Помыкая другими, угнетая, коверкая чужие жизни, мы никогда не избавимся ни от войн, ни от преступлений, ни от похоти, ни от алчности, ни от злобы, ни от зависти. Все, что творится именем Общества, есть пережевывание навязшей на зубах лжи.

В то же время утверждать, что, избавившись от страха перед возмездием и наказанием, люди тут же кинутся убивать и мародерствовать, чинить разбой и насилие, – значит ad infinitum[19] возвести небывалый поклеп на все человечество. Люди стремятся воспользоваться любой выпавшей им возможностью проявить себя с лучшей стороны. Свобода, свалившаяся на голову, всегда чревата вспыхивающими то тут, то там сполохами насилия. Однако, как только равновесие утрачивается, его восстанавливает очередное подобие стихийно установившейся справедливости. Хотим мы того или нет, но в один прекрасный день где-нибудь выстроится очередь из тех, кто придет умолять о смерти как об избавлении, и их мольба будет услышана единственно из милосердия, почтения и уважения к тем, кто явится после. По земле бродит немало мерзавцев, заслуживающих участи быть брошенными на растерзание хищникам. Придет день, когда те, кто пренебрег званием Человека, лишатся вероломно захваченных прав и привилегий, награбленных сокровищ и будут безжалостно вышвырнуты вон из жизни, как шелудивые псы.

Мщение всегда будет идти рука об руку с насилием и угнетением. Оправдывать его – невелика доблесть. Но тех, кого насиловали и угнетали, нельзя лишать законного права отмщения. Чтобы уравнять чаши весов, нельзя поделить людей на чистых и нечистых, нельзя пренебречь и самым последним человечишкой.