Как управлять поместьем: пособие для попаданки - Ольга Иконникова

глядя друг на друга. Варина голова понуро опущена, но я всё равно вижу, как по ее щекам бегут слёзы.

14. Рождество Христово

К празднику в поместье начинают готовиться заранее. Чистится столовое серебро, крахмалятся белоснежные скатерти.

— А вы, Анна Николаевна, когда на исповедь пойдете? — вопрошает меня Анастасия Демидовна.

Я вздрагиваю. И как я могла об этом забыть? Если я не схожу на исповедь и на причастие, боюсь, это покажется странным. Воскресные богослужения в храме я посещаю регулярно. Но делать это тоже додумалась не сама — Варвара подсказала. Просто тоже вот так спросила однажды, пойду ли я на литургию пешком, или велеть кучеру подать сани?

Я хожу пешком. Церковь в Даниловке недалеко от графского особняка. Прогуляться по морозцу даже приятно. Хожу не одна, а в сопровождении Вари, Сухаревой или доктора Назарова.

Оказалось, что доктор живет прямо в поместье. Приехал несколько лет назад из уездного города пользовать тяжело заболевшего старого графа да так тут и остался. Насколько я понимаю, человек он одинокий и всей душой радеет за простой народ. Не удивлюсь, если он почитывает запрещенную литературу. Конечно, со мной он такие вопросы не обсуждает, но я слыхала от него весьма смелые стихи и Пушкина, и Лермонтова.

Всех интересует, не хочу ли я вернуться в Москву. Сдержанно отвечаю — нет, пока не хочу. То-то бы они удивились, если бы узнали, что я уроженка этих мест. А в Москву мне ехать нельзя — там, наверно, много людей, которые слишком хорошо знают настоящую Анну Николаевну, чтобы принять меня за нее.

Я бывала на исповеди и прежде. И не единожды. Но сейчас испытываю такое волнение, как будто делаю это впервые. К сожалению, я не могу рассказать отцу Андрею всего, что мне хочется рассказать. Боюсь, он не поймет и не поверит. Но я стараюсь не отступать далеко от правды. Признаюсь в гордыне (а она, увы, была мне свойственна там, в нашем времени), во лжи и в том, что я скрыла от правосудия убийцу графа.

Не знаю, должна ли я была рассказывать об этом священнику, но мне необходимо было с кем-то этим поделиться.

— Значит, это были не каторжники? — печально спрашивает он.

Мне кажется, он и сам об этом догадался.

— Если их поймают и обвинят в том, чего они не совершали, я обещаю вам, отче, что скажу правду. Они не должны отвечать еще и за чужие грехи.

— Да-да, конечно, это будет правильно, — одобряет он.

А когда он читает разрешительную молитву, я уже почти ничего не вижу из-за слёз.

Впрочем, плачу после исповеди не только я. Варя тоже шмыгает носом.

Зато после службы и причастия мы обе испытываем тихую радость и идем домой молчаливые, словно боимся в разговорах эту благодать расплескать.

Традиции ставить елку на Рождество здесь еще нет, и мое предложение поначалу встречается настороженно.

— Читал я о чём-то таком в выписанном из Петербурга журнале, — Назаров с сомнением качает головой. — Но сам ничего подобного не видел. По-моему, баловство одно.

Но я уже велю мужикам ехать в лес — за елкой. А самого Назарова отправляю в уезд — за украшениями для нее и за подарками для гостей и слуг. Он, хоть и ворчит, но едет. И возвращается с несколькими битком-набитыми корзинами и коробками.

— Ох, и озадачили вы меня, Анна Николаевна, — сетует он, отпиваясь чаем с дороги. — Я ведь не любитель ходить по кондитерским да по магазинам.

Ёлку устанавливают в гостиной в самый Сочельник, и я сама принимаюсь за ее украшение. Слугам строго-настрого запрещено входить в комнату до самого праздника. Для них это тоже будет сюрприз.

Я развешиваю на ветвях фонарики, конфеты в ярких обертках, засахаренные фрукты, пряники, игрушки, орехи. Сверху разбрасываю вырезанные из серебристой парчи снежинки. Красота!

Весь дом уже наполнен хвойно-пряничным ароматом. Любопытная Стешка пытается заглянуть в замочную скважину, чтобы увидеть, что происходит в гостиной. Но я только щелкаю ее по носу и отправляю на кухню. Под елкой лежит подарок и для нее. Надеюсь, она будет рада.

Мы возвращаемся ночью с праздничного богослужения, а на столе уже стоят такие яства, от одного взгляда на которые текут слюнки. Кухарка Лукерья Ильинична расстаралась. Тут и запеченный с кислой капустой гусь, и свинина с хреном, и холодец, и пироги со всевозможными начинками.

Но сесть за стол мы не успеваем — с улицы доносятся тонкие, но громкие детские голоса.

Ты, хозяйка, не томи,

Поскорее подари!

А как нынешний мороз

Не велит долго стоять,

Велит скоро подавать:

Либо из печи пирог,

Либо денег пятачок,

Либо щей горшок!

Подай тебе Бог

Полный двор животов!

И в конюшню коней,

В хлевушку телят,

В избушку ребят

И под печку котят!

Мы выскакиваем на крыльцо — целая ватага ребятишек пришла колядовать. Одеты плохонько, но лица у всех светлы и радостны.

Для таких вот гостей Лукерья Ильинична уже тоже напекла сладких пряников, и я одаряю каждого — и пряниками, и конфетами. Дети — замерзшие, но довольные, — шмыгают носами.

А я понимаю — вот он, тот самый момент, когда нужно показать всем елку. И я, взмахом руки позвав ребятишек за собой, устремляюсь в дом.

Сухарева в ужасе — снегу нанесут, ковры потопчут. Да и сами гости идут с опаской — наверно, никогда прежде в господском доме не бывали.

Я распахиваю двери гостиной и ожидаемо слышу дружное «ах». Елка сияет огнями фонариков и свечей. Восторг, который я вижу на лицах и детей, и слуг, невозможно описать словами. Я вижу, как украдкой вытирает слёзы даже доктор Назаров, и чувствую себя почти счастливой.

15. Святочные гадания

Святки в Даниловке проходят шумно и весело. Дети колядуют, молодежь ходит по деревне с балалайками и гармонями, а девицы еще и гадают.

Сама я в этих забавах участия не принимаю — гадать одна боюсь, а выдать кому— то свои тайны не решаюсь. После того, что случилось, я уже ничему не удивляюсь.

А вот дворовые девушки гадают с удовольствием. Кладут гребни под подушку, капают растопленным воском на воду, вытаскивают поленья из дровниц. Хохочут так громко, что мне слышно их даже при закрытых окнах.

А для самого интригующего гадания они собираются на кухне. Ставят свечи, зеркала. «Суженый-ряженый, явись ко мне наряженный». Даже я, снедаемая любопытством, прихожу на них поглядеть.

— Анна Николаевна, садитесь с нами! — приглашает Сухарева.

Но я качаю головой и устраиваюсь чуть поодаль. Интересно, что бы они сказали, если бы