Барин 2 - Роман Соловьев

— Зря вы так, господин Никитин… с такими принципами вам точно не ужиться в нашем дворянском сообществе… а я человек влиятельный и в Царицыне, и в Тимофеево…

Я привстал и окатил графа леденящим взглядом:

— Прощайте, граф Бекмешев!

— Что же… и вам всего доброго, господин Никитин!

Я быстро вышел за ворота, сел в бричку и кивнул Герасиму:

— Поскорее убираемся из этого Содома!

После обеда небо потемнело и зарядил мелкий дождь. Мы остановились на обочине и натянули каркас с чехлом от дождя. Однако каркас защищал только меня. Когда проехали половину пути, дождь усилился. По чехлу били тяжелые крупные капли.

Я кивнул на домик на холме:

— Что там?

— Небольшая дорожная гостиница.

— Поворачивай, Герасим…– кивнул я.– А то до нитки промокнешь…

Когда добрались до домика, начался настоящий ливень. Герасим въехал под навес, пристроенный к конюшне. Под навесом стояла еще одна бричка.

Пока я добрел до дома, порядочно промок, но все же не так сильно, как Герасим. Постучался в тяжелую дверь и почти сразу отворила миловидная пожилая женщина в длинном сером платье и чепчике.

— Проходите, господин… вишь оно, льет как из ведра…

Я вошел и сразу оказался в просторной комнате-столовой. За столиком у окна сидел кудрявый немолодой мужчина и задумчиво смотрел в окно. На его столике в гордом одиночестве стояла бутыль шампанского. Он посмотрел на меня туманным взглядом и чуть заметно кивнул.

Женщина провела меня и показала комнату.

— Сколько вас, господин?

— Двое. Наверное, до утра останемся.

— Я сейчас сухие халаты принесу. Разведу камин и подсушу вашу одежду.

— Спасибо, хозяйка… поесть найдется?

— Лапша свежая, ушица… есть свиные отварные уши и холодец…

— Картошечки нет?

— «Черное яблоко»? Нет, такого не держим…

Я уже слышал, что некоторые жители Поволжья невзлюбили картофель. Почему, совершенно непонятно…

— Тогда лапши похлебаем, только переоденусь…

Вскоре пришел Герасим. Хозяйка так и не нашла на конюха халат большого размера, но все же отыскала огромную льяную рубаху и штаны из мешковины.

Когда мы отдали одежду просушить, переоделись и сели обедать в столовой, кудрявый мужчина тихо спросил:

— Господа, разрешите к вам присоединиться?

Я кивнул и незнакомец подсел, прихватив наполовину опустошенную бутыль шампанского. Он уже был изрядно выпивши. Худощавый, лет сорока трех, лицо слегка вытянутое, волосы черные и блестящие, с легкой сединой.

— Разрешите представится, Нестор Коробейников. Нижневолжский поэт.

— Помещик Андрей Иванович Никитин. А это мой кучер Герасим.

— Весьма колоритный у вас кучер,– поэт нахально пощупал бицепсы Герасима.– Интересно, он везде такой большой?

Герасим нахмурился и слегка отодвинулся.

— А вы что, путешествуете? — спросил я поэта.

— Да. Еду в Енотаево, навестить родную тетушку Елизавету… вообще, люблю русские дороги, в пути меня почти всегда посещает Муза…– поэт показал на шампанское.– Пригубите?

— Спасибо, но я откажусь.

— Позвольте, я прочитаю вам новое стихотворение, написал всего час назад.

— Читайте…– кивнул я.

Я опять пропью сырую осень,

А как снег накинет белый плед,

Вновь шагну с зарей, в мороза проседь,

Заприметив свежий волчий след.

Волчий нрав — жестокие забавы:

Рвать, кусать, вгрызаться в плоть клыком,

Прошагал я восемь верст, усталый,

На свиданье с грозным бирюком.

Не беру давно свою борзую,

Лишь блестит на солнце ствол ружья,

И не дрогнет в схватку роковую,

Крепкая как сталь, рука моя…

— Дальше я пока не сочинил, но думаю, развязка будет чрезвычайно трагическая…

— У вас слегка Некрасовский стиль…– задумался я.

— Совершенно нет. Николай Некрасов пишет образно, детально, но слегка размыто. У меня каждая рифма четкая, будто строй солдат прогнали по плацу… Думаю, скоро вы еще услышите о поэте Коробейникове…

Поэт посмотрел на меня мутным взглядом:

— Послушайте, если не любите шампанское, у меня есть хороший индийский гашиш… чтобы слегка убить время…

— Гашиш это наркотики. Точно не мое… убиваешь не только время, но и свой организм…

— А вы что, господин Никитин, — улыбнулся поэт.– Собрались до ста лет прожить?

— Я собрался прожить, сколько мне Бог отмерит. Просто отрицательно отношусь к алкоголю и наркотикам, считаю это синтетической заменой радости и счастья…

— Как вы интересно сказали… синтетическая замена счастья… а есть ли оно на свете счастье, мой друг? Еще Александр Сергеевич говорил: «На свете счастья нет, но есть покой и воля….» Какой был интересный и своеобразный человек! До сих пор бы сочинял, если бы не его страшная ревность… а Наталья, супруга Александра Сергеевича, в молодости и вправду была первой красавицей… Даже император Николай оказывал ей знаки внимания…

— А вы в Петербурге жили?

— До семнадцати лет. Я же в декабре 1825 года был на Сенатской площади… совсем еще юношей. В тот самый день. Стоял в толпе вместе с мятежными солдатами и офицерами.

Поэт налил в фужер шампанского и быстро выпил. Он обернулся к хозяйке и крикнул:

— А ну, мамаша, подай-ка стаканчик беленькой!

Коробейников закатал рукав и показал страшный шрам возле локтя.

— Это от картечи, а моему товарищу тогда попало вголову. Он умер у меня на руках. Снег на Сенатской был тогда красным от крови. Никто до конца не верил, что Николай отдаст приказ стрелять из пушек, генерал Милорадович два раза подъезжал и уговаривал бунтовщиков расходиться, пока кто-то из офицеров не выстрелил ему в спину… а потом началось самое страшное… стреляли прямо по мятежникам, площадь окружил полк солдат и кавалергарды. Когда мятежники бросились к Неве, многие просто потонули…

— А вы зачем пошли на площадь?

— Ходили слухи, что старшего брата Николая, Константина, держат в подвале, в цепях… мы все стали жертвой великого обмана заговорщиков. Николай и сам не ожидал, что на него неожиданно свалилось престолонаследие… Оказалось, Константин уже давно написал отречение и спокойно сидел в Варшаве… Но мятеж подавили быстро. Чувственный и впечатлительный Николай изменился за одну ночь, превратившись в жестокого монарха, удержавшего железной волей и силой власть…

Как только хозяйка принесла стакан водки и тарелку с поджаркой, поэт сразу опрокинул водку в рот, но до закуски даже не дотронулся. Он внимательно взглянул на меня потускневшим взглядом и вздохнул:

— Не дай Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный…

Коробейникова сильно покачнуло. Я испугался, что он сейчас свалится на пол.

— Прошу прощения… кажется, я сегодня