Ровно посредине, всегда чуть ближе к тебе - Полина Елизарова

– Фу, блин… Прости, вырвалось. Я тебя внимательно слушаю.

– Так вот. Пережил дед Максим остальных братьев. Классный был дед, в свои почти восемьдесят на лыжах бегал, книжки в комп пачками закачивал и читал, даже с фейсбуком подружился. По праздникам водочки не гнушался, а еще пел обалденно… На Девятое мая баян из чехла достанет, и раскатится на весь двор «Клен кудрявый», аж до слез… Он блокадник, семья давно в Москву переехала, а после смерти его жены и деда за собой выдернула. Жил отдельно, стальной был дед, той еще закалки. И мои, и сестер ребятишки его обожали. Муж мой, конечно, всякий раз свою помощь предлагал, к врачу хорошему записать – отвезти, дочь родная вниманием не обделяла, да и Майорша всегда к нему с полными руками приезжала. Ругался он на нас, говорил, мол, пенсии ему хватает, всё деньги наши экономил, внукам не только шоколадки, но и денежку втихаря совал, а по докторам ходить категорически не любил. В последний год сдал он сильно. Часто стал звонить в разгар рабочего дня, по всякой ерунде беспокоить. То про учебу детей выспрашивал, то новость какую-то хотел обсудить.

– Да моя мать такая же! Хоть ей далеко не восемьдесят. Чудить старики начинают, кто раньше, кто позже, а моя всегда была каждой бочке затычкой. Я и замуж так рано выскочила, потому что она меня достала. Прости, так что с дедом?

– Раздражать он стал. Все старательно делали вид, что все нормально, а при встрече натужно вздыхали и меж собой переглядывались. Нет, его по-прежнему навещали, но визиты эти превратились в сплошную проформу. В Вербное воскресенье выпил дед с соседом, а на следующее утро ему с сердцем плохо стало. Он сделал три звонка: дочери, моему мужу и Майорше. Понедельник – день суматошный, злой, никто из них даже не ответил… Сосед долго с замками разбирался, а когда «скорую» вызвал, было уже поздно. Похоронили его на Страстной неделе. А на Пасху сестры к нам заехали. День стоял светлый, воздух прозрачный, глубокий, будто грусть в нем разлита, но не тяжелая, а меланхолическая. Таджики по дворам листья жгут, в окошко кострами тянет. Помянули деда, и понеслось…

Муж мой все пытался назад размотать и по минутам восстановить, кто и чем так сильно был занят, что на звонок не ответил. Сам он на совещании сидел, а там принято в режиме «без звука». Майорша в метро была, то ли не прошел звонок, то ли смысла не было отвечать, все равно же ни черта не слышно. Дочка деда перед работой то ли к врачу, то ли к косметологу забежала, телефон был в сумке, и звонок она не услышала. Майорша говорит: а к чему ты это препарируешь, Алексей? Он бы все равно скоро умер – и давай болячки деда перечислять. Но муж мой все пытался виноватого найти, будто сам себя оправдывал. Я смотрела на них и чувствовала, как они все, каждый в своей упрямой правоте, глупы и противны. Вскоре они друг на друга переключились: оказалось, что каждый не так живет… Я к окну подошла, в небо смотрю и за облачка взглядом цепляюсь, думаю – с этого он сейчас, а может, с того, на нас смотрит, и про себя за них у него прощения прошу. Даже не за то, что на звонок не ответили, а за то, что, толкаясь и пихаясь, будто руки свои перед его памятью отмывали. Может, Люба, и в твою церквушку душа его успела залететь… Когда хоронили, детишки наши, даже старшие, горько плакали… В какой же момент мы так черствеем? Выводим прожитое в парадные застольные слова, а вот чтобы промолчать, когда и говорить-то не следует…

– Ох… Печально. А ты, кстати, офигенный рассказчик, и в следующий раз не молчи.

– Меня все равно не услышат.

– Ладно… Посплю я, пожалуй, совсем мне что-то хреноватенько.

– А мне пора в школу за сыном. Береги себя.

– И ты.

…

2 ноября

Москва. Садовое кольцо. Кафе «Зазеркалье»

– У меня появилась подруга.

– Не обманывайся. В нашем возрасте друзья, если с детства не прицепились и чудом не сохранились, уже не появляются. Да и то если поближе рассмотреть – задержались именно те, которые для чего-то конкретного применимы.

– И что же, по-твоему, следует считать дружбой?

– В наше время уже ничего. Мучает, например, человека какой-то вопрос… Когда он пробует сформулировать его, вопрос начинает казаться смешным, пустяковым. А еще вопрос может быть скользким, неоднозначным или вовсе неприличным. Так определяется друг: тот единственный человек, которому можно задать абсолютно любой вопрос без риска оказаться в нелепом положении. Скорее всего этот человек и сам задавался подобным вопросом – друзья должны оставаться на одной волне, а даже если нет – другу искренне любопытно, он готов помочь разобраться, потому что он – это часть тебя. В наше время для этого есть Гугл. Сформулируй в поисковике любую проблему, любую непристойность, даже откровенную фигню – и тебя тут же вынесет на хренову тучу форумов. И все эти незнакомцы на часок-другой станут тебе ближайшими товарищами.

– В помойке чужих слов, возможно, и мелькнет дельный совет или хотя бы появится возможность убедиться, что у кого-то может быть хуже, но это пространство лишено ощущений, когда от взгляда, прикосновения, голоса, участившегося дыхания, мы чувствуем, как кто-то рядом сопричастен к тому, что мы переживаем.

– Ощущения? Для этого придумали инстраграм. Фейсбук грузит, его надо читать и хоть иногда заставлять себя думать. А здесь раз – «Поражена красотой Парижа!», и вот она закатывает глаза прямо в лифте Эйфелевой башни. Или «Грустна – хреновая погода» – и вот она в своей разобранной для всех постели лежит в уютной цветастой пижамке, еще и томик Достоевского для усиления драматического эффекта в кадр зацепит. Свадьбы, похороны, разводы, первое свидание, чужие букеты и тарелки с борщом, туда же и козлов, подрезавших на дороге, хороших и плохих учителей и докторов, фриковатых прохожих, вожделенные сумки и ботинки… Про детишек я вообще молчу – как покушал и как покакал… Вот и скажи, зачем кому-то в наше время нагружать себя другом, если можно поделиться любыми ощущениями с доброй половиной зомби-города, которая, коротая время в пробках, готова ставить бесчисленные лайки под чужими горестями и восторгами?

– Не знаю. В инстаграме меня нет, а фейсбук я только изредка, для того чтобы связь с большим миром не терять, использую – исключительно как читатель.

– Только не говори, что это потому, что ты когда-то книжки правильные читала. Многие, представь себе, их тоже иногда читают. Таково уж лицо прогресса, где медлительные и особо чувствительные оказываются на обочине, без геолокации. Наше время – время имплантов.

– А я снова чувствовать хочу… И не только то, что регламентировано обществом, а все-все вбирать в себя, как в детстве… Помню, я закрывалась от родителей в ванной и подолгу смотрела, как капает из крана, ударяется о бортик ванной вода, как оседают на кране и искрятся электрическим светом большие прозрачные капли. Еще помню снег в окошке, будто манная крупа сыплющийся с неба, помню дыхание мальчика на задней парте, нетерпеливое и робкое.