Я в свою ходил атаку… - Александр Трифонович Твардовский

действительности. Уже многое, многое не трогает меня из того, что так мешало сосредоточенности в годы до 30. Правда, это потери не только дурного, но и другого – бескорыстной жадности к жизни, неутомимого любопытства юности и т. п.

Беречь свое время, делать больше – жить – пока есть у тебя жизнь – достойнее и тверже. Единственно сам я в состоянии оправдать свою «сохранность» физическую за все это время.

20. II А.Т. – М.И. Воронеж – Чистополь

…Закончил вчерне «Легенду», вещь, о которой говорил тебе… живу как на угольях. Нужно на фронт, а меня редактор решительно задержал до окончания «Легенды». «Легенду» я писал дней шесть-семь. Очень, конечно, мучился, нервничал. Это необычное дело – писать столько дней что-то одно и ни строчки не давать в газету и «Громилку»… Но я в конце концов одолел эту штуку вчерне. Материал огромной сопротивляемости. Нужно бы больше посидеть над ним, повернуть и так и сяк, но я уже и так вышел из лимита времени. Получилось «сильно», как скучными голосами сказали мои товарищи, когда я читал сегодня. Я и сам недоволен чем-то, многовато «горла», знаешь, такой несколько насильственной организации словесного и ритмического, – это оттого, что спешка. Но что-то там есть и доброе. Спасибо тебе, милая, за твои хорошие слова о моей тетради, об очеркишках. Все это, конечно, мелочи. Я, конечно, могу гораздо серьезнее работать. И ты права: я из Чистополя вернулся иным человеком, прямо-таки я вновь поднялся в душевном, в моральном смысле и хочу именно работать как можно лучше. Кстати, в этом вся моя самоподдержка может быть. А то все кругом для меня здесь, в редакции, и шире, как-то неприютно и чуждовато. Чтоб иметь успех и прочее, нужно писать так, как я уже органически не могу писать.

Сводками не огорчайся, если что и похуже будет – война в такой фазе, что и туда и сюда будут движения, удары, контрудары. Злодей уже успел на нашей земле возвести укрепления, вцепился в избы, поселки, города и выбивать его придется живосилом[3].

…Уже в ладоши немец бил

У городской заставы.

Уже вблизи его войска

Гремят броней стальною,

Уже видна ему Москва

С кремлевскою стеною…

…У стен Москвы по суткам в ряд

Ее защитники лежат

С гранатой в изголовье.

И вот до них доходит весть —

Вождя родного слово:

Подмога есть, полков не счесть,

И к бою все готовы,

Но не настал их день и час.

Стоять, ребята, – был приказ,

И был приказ суровый.

И было в тысячах сердец:

Стоять ценой любою.

И трижды раненый боец

Не покидает боя.

И под огнем другой ползет,

Чтоб грудью вражий пулемет

Закрыть самим собою…

23. II

Удостоверение

Выдано делегату от трудящихся г. Горького и Горьковской области писателю Твардовскому Александру Трифоновичу в том, что в честь 24-й годовщины Рабоче-крестьянской Красной Армии командованием 160-й ОД <Особой Дивизии> преподнесен в личный подарок пистолет браунинг № 229176.

Командир 160-й ОД – полковник Анашкин

Военком 160-й ОД – полковой комиссар Ф. Олейник

Начальник штаба 160-й ОД – майор Казакевич

25. II А.Т. – М.И. Воронеж – Чистополь

…Посылаю тебе вырезку «Легенды» – она все-таки не удалась. Мало было времени, и сильно мешали мне. Может быть, приедет в Чистополь В. Гроссман, который сегодня ночевал у меня… Сегодня уезжаю на фронт недели на две-три…

28. II Р.Т. Ястребовка

…Завтра еду дальше, рад, что, наконец, выбрался из редакции. Скоро, должно быть, будут новые и серьезные записи – здесь, вообще, кажется лучше будет работать. Кое-что из записной книжки, пропавшей вместе с полевой сумкой в Москве, в клубе писателей…

БАллада о товарище

(Набросок осенний, под живым впечатлением «окруженческих» рассказов[4])

Вдоль развороченных дорог

И разоренных сел

Мы шли по звездам на восток, —

Товарища я вел…

Мы шли полями, шли стерней,

В канавке где-нибудь

Ловили воду пятерней,

Чтоб горло обмануть.

О пище что же говорить —

Не главная беда,

Но как хотелось там курить,

Курить! – вот это да.

Быть может, кто-нибудь иной

Расскажет лучше нас,

Как горько по земле родной

Идти, в ночи таясь…

…Стих неполноценный и все не удавалось взять хорошенько. Но стихотворение должно уцелеть и округлиться.

Хорошая тема была записана про бойца Воробья (Воробьева), который идет из окружения через свою деревню. Уже верст за двадцать до нее он стал обгонять товарищей, посвистывал, пел. Уже его узнавали земляки: «Воробей, Воробей идет»… В деревне он посерьезнел, не заходя домой, стал устраивать всю группу на ночлег и питание, а потом уже пошел к жене и детям. Переночевал, бог знает что передумал за эту ночь, а утром отбил бабе косу, еще что-то сделал и со всеми – в путь. Только шел уже позади, молчаливый, грустный. Баба долго шла (следом), потом он обнял ее и стал догонять товарищей, а она еще долго стояла одна на широкой степной дороге, плакала, смотрела вслед…

11. III Р.Т.

…Третьего дня приехал из дивизии. Все труднее работать, числясь некоей сомнительной знаменитостью, слишком много водки – до печальных мыслей с похмелья и дрожания рук. Но инкогнито в дивизию не приедешь.

Все же кое-что есть.

Самое сильное впечатление – рассказы девушек в полку Сушинского Абрамович и Кутаевой. Сейчас это меньше нужно редакции. Сразу давать нельзя.

Особенно новое, существенное – командиры-юноши, воюющие 3–4 месяца и возмужавшие необычайно. Татарин Муштареев, Медушенко и др.

Милый, пьяненький Красников (комбат без звания) и его история.

Александр Васильевич Галышев – боец из осужденных с отбытием после войны.

14. III Р.Т.

Девичья сила.

Абрамович Зинаида Андреевна (Зина)

Родилась и училась на Полтавщине. Агроном-свекловод. Окончила двухмесячные курсы медсестер.

–

За рекой, откуда батальон уже отступил, оставалось восемь раненых. Об этом сказал мальчик лет 8–9, прибежавший оттуда. Захватила что нужно и пошла. Через реку перебралась под мостом, по балкам, так как мост сильно обстреливался. Только выбежала на взгорочек – засвистели пули у самой головы, очереди пулемета, стоявшего выше, в деревушке, явно адресовались к ней. Ползком, так-сяк пробирается,