От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - Ян Эмильевич Пробштейн

и я не хочу помнитьоб арендной оплатедом в эти днисловно бы принадлежит кому-то другому,в первую очередь«Конголеуму»Или взять сантехнику,когда она не работает, вот это по мне, в ход шли даже канцелярские скрепкиа еще бечева, чтобы подвязать бачок И смывалвручнуюНо что машина не заводится, что ни один вид транспорта не трогается с местабез этой трескотни, от которой я б избавил свой слух, этого музыкального рэкетасобственничества…Дырыв моих башмаках, и ладно, с ширинкойнараспашку, вобносках, благодатьпослано еще одно испытанье«Посреди изобилия, идикак можно ближе кнагимПеред лицом благоденствия,ОтлейВо времена добродетели,давай, поливайбей, круши их, иди как(как можно ближевразносНа земле изобилия,Ничего с ней общего не имеявстань на путьмалых сих,включаяобе ноги, идинаперекор, идипойПеснь 4Я знаю дом из глины и лозыЯ знаю платье на живую нитку(видел как ветернадувает тканьвдоль ее телаот лодыжкитак!то была НикаИ ее стопа: какие очертаньяЯ б разрыдаться могкак тот очаровательный педантчто не смог сам ее развернуть, пришлось просить других,прямо на палубе суднаи он смотрел,первый человеческий взгляд, увидевший ее вновьна заре пробуждения человечества (всего-то на прошлой неделе300000000 лет назадОнашла быстрочерез площадь, водав это время годаубывалаИ рыбаПеснь 5Я видел лица нужды, и не нуждалсяв продовольственной помощи ООН: ЯблочноеСемечко вернулся обратночто и любой из насв Новую АнглиюПеснь 6ты поешь, тыкто такженуждается1960 Александр Скидан

Я, Мáксим из Глостера, Тебе

С других берегов, островов, скрытых в крови,бриллиантов и чудес, я, Мáксим,металл, раскаленный в кипящей воде, говорю тебе,что есть копье, повинующееся паэтого танца1.то, что ищешьможет лежать за изгибомгнезда (вдругорядь, время убито, птица! птица!А там! (мощный) порыв – мачта! полет(птицыо, килик, оАнтоний Падуанскийчисто мети, о благословикрыши, старые и покатые, крутые,на коньках которых чайки сидят, откуда взмывают,и карнизымоего города!2.любовь – это форма, не может обойтись безнеобходимой материи (скажем, вес58 каратов – каждого из насна весах ювелираперо приложено к перу(а что есть минерал, что –вьющийся волос, струна, которуюнесешь в своем нервном клюве – этов итоге станет основой,суммой(о, мадонна счастливых странствий, в чьей руке,в чьей шуйце покоится немальчик, но дерево, тщательно вырезанный, раскрашенный лик, бриг!мачта трепетная, как бушприт, дляплаванья вперед.3.Второстепенная часть, хотя и укоренена, состоит из смутных,как секс, как деньги, – фактов!фактов, с которыми надо считаться, как с морем, с требованьем,чтоб соблюдали, что лишь так могут быть, чтобы ихсоблюдали, на них играли, сказал он сухо –со слуха!Со слуха, он сказ.Но то, что существенно, настоятельно важно, что пребудет,что, о народ мой, где ты найдешь это, как, где, где будешь внимать,если все стало рекламным щитом, когда даже тишина прошита автоматным огнем?когда даже моих птиц, моих крышне расслышатькогда даже ты, когда сам звук из неона?когда на холме над водойгде же та, которая пела,когда воды блистали,черным, золотым,в отлив, вечеромкогда колокола – словно лодкисредь нефтяной пленки, шелухимолочаячаеки человек упал,по рассеянностипоскользнувшись на розовой галькео город у моря)4любят лишь форму,а форма овеществлена,лишь когдавещь рожденарождена из тебя, изподпорок для сена и хлопка,уличных находок, верфей, снастей,травинок, которые тащишь ты, моя птица,из рыбьей кости,из соломинки или воли,из цвета или колокольного звона,из тебя, разорванного на части5любовь нелегка,но как ты узнаешь, какНовая Англия, ныне,когда пейорократия[68] здесь,как трамваев, Орегон,полуденный писк оскорбляетчерно-золотые чресла?как мечом поразишь, воин, каксине-красный мрак,когда прошлой ночью тымузЫ-кой, музА-кой, музА-койпоражен был – не в криббидж игрой?(о Глостерец, сплетайптиц и пальцы своизаново, свои крыши,с коек дерьмо убериосолнечненамериканецсплетайсяс такими, как ты,вызволяй такую поверхностькак фавн и слухсатир ваза лесбосо убей убей убей убей убейтехкто тебя рекламе предаетпродает)6внутрь! внутрь! бушприт, птица, клюввнутрь! изгиб, внутрь, идет внутрь, форма,созданная тобой, которая держит, она –вещи закон, за шагом шаг, кто ты есть, кем должен ты стать,какая сила может воздеть, водрузить отныне навек тумачту, мачту, трепетную мечту,мачту!Гнездо, говорю тебе я, Мáксим, говорю,глядя из-под руки на просторы водиз места, где я сейчас, где слышу,расслышать могуоткуда тебе несу перо, подобрав, оноточно отточено,в полдень принес тебе яалмаз,блистающий ярче крыла,затмив романтики старый сказ,память и место затмив,все, помимо того, что несешь ты сейчаскроме того, что есть,гнездом его назови, вокруг головы, назовиследующим мигом того,что можешьсвершить здесь!1960 Ян Пробштейн

Мáксим Глостеру, Письмо 27 (не отправленное)

Я вернулся к ее географии,земли, спадающей влево туда,где отец играл в свой паршивый гольф,а мы остальные играли в бейсболдо летней тьмы, когда даже мухбыло не разглядеть, и мы возвращались домойк разнообразным пьяццам, где женщиныжужжалиСлева земля спускалась в город,Справа – в мореЯ был так юн, и мои первые воспоминаньяо палатке, в которой делегатов Рексаллакормили омарами, и отец, который всех потешал,вылез, рыча из палатки с хлебным ножом в зубах,чтоб разобраться с аптекарем, который,как ему сказали, подкатывался к моей маме,а она смеялась, так уверенно, губы круглы,как ее лицо, кровь с молоком,под шляпкой с проволочной рамкой,которые женщины носили тогда.Это не просто введениеновой абстрактной формы,не путаница или образытех событий, это,Греки, – остановкабитвыЭто навязываниевсех предыдущих предшествований, предваренийменя самого, порожденье тех фактовкоторые суть мои слова, это возвращеньеот того, кем я уже не являюсь, но все ж, это я,медленное движенье на запад того,кто больше, чем я.Нет для меня строгого порядканаследования мне самому.Никакой грек не сможетраспознать мое тело.Американецэто – комплекс явлений,которые сами суть геометрияпространственных форм.Меня не покидает чувство,что я слилсяс собственной кожейПлюс это – плюс это:вечно география,которая мной довлеет,меня вынуждает заставитьзадним числом заставляю ГлостерподдатьсяпеременамПолисвот эскиз1962 Ян Пробштейн

Мáксим – себе

Мне пришлось научиться простым вещамв последнюю очередь. Что содействовало сложным.Даже на море я мешкал вытянуть руку или пройтипо мокрой палубе.Море не стало моей профессией в итоге.Но и в своей профессии я стоял отстраненноот того, что было самым знакомым. Медлил,но не был согласен с доводами людей,что такая отсрочканыне считается следствиемпокорности,что мы все запаздываемв медлительном времени,что мы растем во множестве,а единоенелегкопознаетсяВозможно, хотя собранность (achiote)[69],которую замечаю в других,уместней,чем моя отстраненность. Проворство,которое ежедневнопроявляют те, ктозанят в мировом бизнесеили делами природы,а у меня нет ощущения,что занимался тем или этим.Я больше вел диалоги,обсуждал древние тексты,освещал как мог, предлагалрадости, которыеdoceat[70] позволяет.Но познанное?Этому мне потребовалось бы посвятитьжизнь, любовь и, как некто сказал,весь мир.Знаки.Но сидя здесь,я рыщу как ветерили как лодочник, испытываяи не находядоказательств.Я знаю повадки погоды, откуда пришлаи куда идет. Но основу своюберу от их приятьяиль отрицанья меняИ моя дерзостьне уменьшаласьи не возрасталаот общенья2Незавершенное дело,вот о чем говорю этим утром,а море простерлосьу моих ног1983 Ян Пробштейн

Роберт Данкен (1919–1988)

Африканская элегия

В чащах Африки из первозданного чудадикие звери, зебра, окапи, слонпришли в непостижное. Непостижимейпервозданных джунглей сознаньяне знаю. Жены Конгодобывают красную краску, а мужьяна льва охотятся с копьем и красят семя Смертина щитах, носят зубы, лапы и гриву львав будни. Там Суахилиотворяет настежь двери, выпуская на волюсквозь деревья рокот приливов Смерти,там добывают из листьев ужасный красный цвет.Смерть – это спутник грез, которые видели слышал в оркестре мрака,как лай собак.Смерть – это песьеголовый мужчина с полосками зебры,окруженный безмолвьем, крадущийся, как лев,черен, как ночь. Это его доносится крик,который слыхала Вирджиния Вульф,повернув точеный череп, убегая от призраков и борзых,застыла, влекома в средоточие запахов, гдевижу ее среди ив, в тумане, у реки звуковмежду деревьев. Вижу, как там онаготовится взойти на горы Смерти,сродни