Ваниль и терпкий запах корицы - Алексис Винг

– Вы действительно беспокоитесь обо мне? – Столько удивления и сомнения было в моих словах, что Эдвард выпрямился и протараторил:

– Я просто понимаю, что, несмотря на то, каков будет исход сражения, нам нужно, чтобы вы, миледи, остались целы и невредимы. Быть может, придётся воевать не в одной битве. – Его отчётливо произнесённые слова всё ещё сквозили смущением, напускным безразличием и едва заметной заботой.

Да, он не забыл о том, что наши королевства всегда воевали, он не забыл и то, каким презрением всё время одаривал меня его отец. Буквально секунду назад он позволил себе мягко со мной разговаривать, обнажая тем самым истинные свои чувства. Но уже сейчас он снова стал тем человеком, каким его принято было считать. Я не могла не чувствовать, как моё сердце вновь к нему переменилось. Как так можно было? Я не могу разобрать, что творится в моём собственном сердце, а надеюсь разобраться в делах всей страны. Такая гамма чувств раньше не была знакома моему сердцу, поэтому морально я была изнурена.

Мы просто молчали и не могли произнести ни слова. Было видно, что принц борется с самим собой, дабы не выдать себя. А я? Что я? Я никак не могла понять его. Хотя, быть может, и поняла. Он никогда не изменится. Он не станет более обходительным, внимательным, добродушным. Он – эгоист от мозга до костей, самолюбивый, тщеславный. Ему плевать на других. И чувства его ко мне, скорее всего, ненастоящие.

К нам кто-то подошёл, Эдвард пробежался подушечкой большого пальца по кисти моей руки, от чего мне стало щекотно. Он сомкнул наши пальцы рук и заслонил меня собой от того, кто проходил мимо нас. Он был так близко, на расстоянии поцелуя, от чего я начала задыхаться. Желание прикоснуться к его алым губам было столь сильным, что я еле сдержала свой стон. Я чувствовала его дыхание на своей щеке. Оно было настолько горячим, что мне казалось, словно он желает того же, что и я. А потом я отогнала от себя эту мысль. Я всё ещё колебалась. Можно ли ему верить?

– Пообещайте мне, что не будете геройствовать. – Изрёк он.

– А когда это я геройствовала? – С упрёком заметила я.

– На турнире, к примеру. – Я взглянула в его светлые и чистые глаза и улыбнулась. Его улыбка была теплее майского солнца, его глаза сияли, словно струящиеся потоки вод в кристально чистом водопаде. Я смотрела заворожено долю секунды.

Он знал. Он всё-таки знал, что тем рыцарем была я. И это осознание приносило мне какое-то странное облегчение. Ведь рядом с ним мне хотелось быть собой.

– Как вы догадались? – Поинтересовалась я.

– Я ещё никогда в своей жизни не видел рыцаря с такими красивыми глазами. К тому же этот ваш взгляд. На меня ещё никто в жизни так не смотрел. – Признался он.

Я так хотела ему сказать, что не верю, что думаю, что он просто играет словами, но, увы, я была бессильна перед ним. Никогда ещё я не чувствовала себя такой беззащитной. Казалось, что даже завтра я буду более защищённой. Тогда меня смогут уберечь доспехи, моя армия. Но сейчас… Я была абсолютно беспомощна перед этим человеком. Я была словно вся в его власти. Я молчала и не смела ничего ответить ему. Боялась, что он узнает. Да он итак, видимо, всё знал.

– Я буду вас завтра оберегать. – Его слова были подобны сладкому яду, его пьёшь и не можешь напиться. Тебе хочется ещё и ещё раз слушать его. Его голос не утомляет, его банальные слова восхищают. А он тебя просто завораживает. Я чувствовала, как все струны моей души заиграли в трепещущем вальсе, как если бы я сама сейчас вальсировала с принцем в паре. О чём-то более интимном я могла сейчас только мечтать, но мне хватило того, что Эдвард лишь коснулся своими губами моей руки на прощание и пожелал мне спокойной ночи.

Это ведь просто немыслимо! О какой спокойной ночи могла идти речь, когда я, ворочаясь в постели, представляла себе его лицо, его мужественные черты лица? Его светлую кожу со слегка оливковым оттенком, тёмно-русые волосы, некоторые пряди которых вились от природы. О да, он явно был дамским угодником, ведь мало принцев в наше время были такими же красивыми, обаятельными и доблестными, как Эдвард.

Всю ночь меня одолевали сомнения. Я уверена была, что всё это игра. И что вероятней всего, он понимал, что я буду всю ночь мечтать о нём единственном (что, собственно, и произошло). Так, быть может, он всё это задумал специально для того, чтобы я не уснула и завтра, утомлённая от бессонной ночи, смогла допустить непростительную ошибку и умереть на поле боя. Мне стало так страшно от этой мысли, так как она всё уверенней восседала у меня в голове.

Здравый смысл одолел девичьи страсти. Я поняла, что меня просто одурачили! Я злилась на принца, злилась на себя, глупую и наивную дурочку, верившую, что мои чувства будут взаимными. Мной просто поиграли. А, вернее, моим сердцем. Он сердцем, как фарфоровой куклой играя, сердце как куклу разбил. Я почувствовала стыд и унижение. Как бы на меня посмотрел отец, если бы он был жив? Как бы негодовала мать, если бы она была жива? Но я забыла о том, что в этом мире мне не на кого надеяться, я должна перестать всем доверять. Не в том положении я нахожусь.

Моим честолюбивым планам не суждено было сбыться, если бы я позволила себе влюбиться в Эдварда, к тому же он был уже помолвлен. Как же хорошо, что я обо всём догадалась, и мы не зашли слишком далеко. Этому несносному принцу не удалось меня одурачить. Я не одна из его бесстыжих девиц на одну ночь. И такой никогда не стану. Я берегу себя для одного единственного.

С этими мыслями мне удалось уснуть, но уже через пару часов я услышала взрыв артиллерийских снарядов. Наши противники решили не дожидаться утра и ударили по нашему войску до рассвета. Я забила тревогу, так как при мне несколько десятков человек погибло только от того, что не успело перегруппироваться. Наш враг решил пойти по трупам, оставляя честные методы для кого-то другого.

Постепенно они, быстро передвигаясь с одной фланговой позиции на другую, и ударяя по нашим людям боевыми снарядами пушек, уверенно подбирались к основной части войска. В свою очередь мы не собирались отступать и зарядили свои пушки, чтобы ударить по первой линии противников. Их двухколёсные орудия были ничем по сравнению с нашими четырехколесными тележками, которые я так старательно упросила предоставить нам из соседнего королевства. Наши пушки передвигались быстрее и были более пригодными для того, чтобы преодолевать неровности той почвы, на которой вёлся бой. Сидеть, сложа руки, я просто не могла, поэтому возглавила кавалерию (конницу). Со мной всё время находился Энтони, как прирученный сторожевой пёс. Но я и не противилась такому вниманию. Признаюсь, я была совсем напугана, так как увидела, что собой представляет война.

Это не романтическо-героическое событие, о котором стоит слагать песни и стихотворения. Это самое страшное, что я когда-либо видела в своей жизни. Людям рубают головы, другие части тела, потрошат внутренности. Многие из сражавшихся – не профессиональные воины, а обычные жители королевства. И большинство из них, не сумев выдержать такого зрелища, рвали, опорожняли свои кишечники. Я замечала даже, как кто-то закалывал себя мечом или убегал, т. к. видел, что в этой битве ему не остаться в живых.