За сумеречным порогом - Питер Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он бросил лягушку в пластмассовый стакан миксера фирмы «Кенвуд», плотно закрыл крышку и поставил миксер на весы. На другую чашку весов он аккуратно поместил гирьки. Четыре фунта три унции семь граммов. Он уже взвесил отдельно пустой стакан и лягушку. Лягушка прыгала на стекло, лапки ее отталкивались от острого неподвижного лезвия в основании.
Харви подключил шнур к розетке на стене, и на миксере сбоку загорелся зеленый предупредительный огонек. Он уставился на свои измерительные приборы, едва замечая лягушку, и схватил большим и указательным пальцами рычажок, приводящий миксер в действие.
Шевельнулась какая-то тень, он вздрогнул и оглянулся.
Мистер Стиппл, его учитель биологии, в щеголеватом галстуке-бабочке и льняном пиджаке, язвительный, довольно надменный мужчина с гладкими волосами, расчесанными на прямой пробор, и мелкими аккуратными чертами лица. Он сделал в направлении Харви несколько шагов в своих ботинках на резиновом ходу.
– Добрый вечер, Суайр. Так поздно работаете?
– Я провожу эксперимент, сэр, – сказал Харви.
– Да ну! – Мистер Стиппл внимательно посмотрел на миксер. – Не сочтите за труд объяснить мне свой эксперимент.
Харви вызывающе посмотрел на учителя. Лягушка подпрыгнула, он убрал пальцы с выключателя.
– Эксперимент в области кулинарии? Вы готовите из лягушки суп?
– Я провожу эксперимент относительно потери веса, сэр, – пояснил Харви.
Учитель стал еще внимательнее рассматривать лягушку.
– Эксперимент по потере веса?
– Я хочу заметить разницу в весе в момент смерти.
– В домашнем миксере?
– Предав лягушку смерти в этом закрытом контейнере, ничего не добавляя и ничего не вынимая оттуда, я смогу определить, происходит ли потеря веса или массы в момент смерти.
– И что же может доказать эта потеря веса, или массы, в момент смерти, Суайр? – Мистер Стиппл всегда говорил на децибел выше, чем требовалось, как будто обращался к невидимой аудитории.
– Это может доказать, что у лягушки есть душа.
– Душа? – эхом повторил изумленный учитель. – Вы верите, что у лягушки есть душа?
– Я думаю, возможно, у всех живых созданий есть душа, сэр.
– Вы когда-нибудь читали Попа,[1]Суайр?
– Нет, сэр.
– Стоит почитать, мой мальчик. «Вы теряете нить жизни в тот момент, когда анатомируете какое-либо создание».
– Вы тоже все время препарируете животных, сэр.
Мистер Стиппл поднял вверх палец:
– Для пользы дела, Суайр. Только для пользы дела.
– У меня тоже есть цель, – настаивал Харви.
– Эта лаборатория предназначена только для изучения программы экзаменов нулевого и А уровней, Суайр. Это не место для жестоких игр.
– А я и не играю в жестокие игры.
– Не думаю, что умерщвление лягушки в миксере можно считать серьезным экспериментом, Суайр. Это одна из наших лабораторных лягушек?
– Нет, сэр, я поймал ее сам.
– Предлагаю вам поторопиться в пансион, Суайр. Уже почти девять. А по дороге выпустите эту лягушку. А откуда миксер?
– Он мой, сэр. Из дома.
– Я думаю, пусть он останется пока у меня.
Крепко сжав губы, Харви покинул лабораторию, спустился по каменным ступенькам и вышел во двор. Поколебавшись, выпустил лягушку в кусты и быстро зашагал в направлении школьного здания.
Учитель биологии наблюдал за ним через зарешеченное готическое окно здания в викторианском стиле. Этот мальчик беспокоил его, как и все остальные, впрочем. Он был неглупым и временами проявлял недюжинные способности, когда хорошенько сосредоточивался, но обычно он пребывал в своем собственном мире. Он всегда был несколько погружен в себя, что вызывало у некоторых учителей опасения. После той аварии ему определенно стало хуже, у него стали появляться эксцентричные идеи, он задавал странные вопросы. Ему бы сосредоточиться на подготовке к экзаменам, а он носится с этой навязчивой идеей о смерти.
Возможно, если быть справедливым, он все еще переживает потерю матери.
Куча мальчишек притаилась у боковой двери: Харви увидел горящую красную точку и почувствовал сигаретный дым.
Несколько его однокашников оглянулись, когда он шел по дорожке. Один из них сказал:
– Зомби идет!
Последовал взрыв хохота.
– Эй, Харви, как там поживает твой друг Боженька? Он собирается тебе помочь с экзаменами?
– Эй, Харви! – прокричал другой, Хорстед. – Андерсон говорит, те люди, которые побывали на том свете, становятся зомби. Он считает, что ты определенно стал зомби.
Харви ничего не ответил.
Уоллс-младший сморщил нос и сделал вид, что принюхивается.
– От него несет мертвечиной.
Смех провожал его до вестибюля. Они – невежды. Все в этой школе – невежды.
Этот смех преследовал его, когда, возбужденный, он лежал позднее в своей постели, и сон не шел к нему. Две недели назад сняли гипс, и рука чертовски болела. Ему было больно лежать на ней, и он перевернулся на спину, но, лишившись опоры, рука стала болеть еще сильнее. Он перекатился на правый бок, но давление на сломанные ребра было слишком сильным, и он с трудом подавил крик боли.
В темноте он слышал дыхание пятерых товарищей по дортуару. Дейкр шумно и прерывисто всхрапывал, всасывая теплый ночной воздух через свои разросшиеся аденоиды. Кто-то слева, не то Пауэлл, не то Уоллс-младший, ворочался, и кроватные пружины стонали. Была тихая душная ночь, и через незанавешенное окно он видел каштан, облитый, как глазурью, лунным сиянием.
Харви закрыл глаза и снова попытался заснуть, но яркий свет луны, казалось, прожигал его череп и проникал в мозг. Он видел мистера Стиппла в его аккуратно завязанном галстуке и представлял, как пытает его кислотой и скальпелем; слышал его крики, чувствовал его судороги под рукой, следил, как ускользает из него жизнь. Харви улыбнулся и почти погрузился в сон.
Затем его обуял новый приступ гнева. Его приятели ухмыляются, перешептываются друг с другом, когда он идет мимо, хихикают у него за спиной.
Харви не был уверен, когда все это началось – то ли после того, как он рассказал им, что с ним произошло, то ли после того, как он избил Рекетта. Рекетта с его огромным обрезанным «петухом» и сексуальными победами, который хихикал громче всех, когда Харви рассказывал, что с ним случилось и что он видел.
– Ты ведь перепихнулся с Анджи, Харви, когда был на небесах? – глумился над ним Хорстед. – Потому что Рекетт трахнул ее, когда ты валялся в больнице. Говорит, горячая девочка.