Иллюзионист - Анита Мейсон

— Там всего одна, говорю вам.

— На самом деле, — сказал Симон, — я насчитал десять.

— Ты сумасшедший или как?

Собиралась толпа.

— Десять, двадцать, какая разница? — сказал Симон. — В любом случае нескольких следует выпустить.

Он отодвинул пальцем щеколду на дверце клетки.

— Эй, — сказал продавец птиц, — руки свои убери.

— Сколько вы хотите, — спросил Симон, — за всех птиц в этой клетке?

Зеваки шушукались и хихикали.

— Два сестерция, с клеткой. И тогда выпускай сколько влезет.

Симон положил монету в протянутую ладонь и отворил дверцу. Птичка вприпрыжку приблизилась к самому краю клетки и замерла, испуганно попискивая, не веря в свободу. Симон повернулся и обвел толпу взглядом.

Птичка затрепетала крыльями, с неожиданной уверенностью расправила их и взмыла в небо. Вторая птичка, трепетавшая крыльями вслед за первой, колебалась секунду, прежде чем стремглав улететь. Ее место тотчас заняла третья птичка, за ней четвертая, пятая, и вот уже птички хлынули из клетки неисчислимым потоком, с щебетом разлетаясь над головами изумленной толпы.

Симон защелкнул маленькую деревянную дверцу.

— Клетку оставь себе, — сказал он и удалился.

В секте, которая утверждала, что близится конец света, назревал раскол. Сперва ничего серьезного: перебранка между двумя фракциями насчет распределения продуктов. Одна фракция жаловалась, что некоторых ее членов обошли. За обидой скрывалась антипатия, существовавшая между двумя культурными группами, однако различия касались также религиозных и политических взглядов. Секта была основана людьми с узким политическим кругозором, считавшими себя реформаторами национальной религии. Теперь же религиозные и политические взгляды новых членов секты были заражены контактом с утонченной культурой империи. Противоречия обострялись различием языков: новые члены секты говорили по-гречески.

Продуктовый конфликт был улажен, справедливая система распределения — установлена. Но конфликт скрывал более глубокую проблему, которая со временем приобрела в глазах верхушки едва ли не первоочередную важность. Кого все-таки можно было принимать в эту эксклюзивную по этническому происхождению, классово-ориентированную, апокалиптическую по мировоззрению секту избранных? Они были простыми людьми и не думали о будущем — поскольку его не предвиделось. Поэтому они пошли удить мелкую рыбешку, а поймали Левиафана.

Тем временем возникали другие проблемы, возможно неизбежные, но огорчительные для общины, претендующей на то, что живет в правде и гармонии. Все имущество было в общей собственности: те, кто что-то имел, всё продавали и вручали деньги руководителям, которые распределяли их среди нуждающихся. В конце концов человеческая природа дала о себе знать. Один землевладелец продал имущество и отдал секте лишь часть вырученных денег, сказав, что это вся сумма.

Во главе секты в то время стоял человек неясного происхождения, известный под именем Кефа. Он полагался на веру и интуицию, более чем на разум, и завоевал уважение простотой жизни и способностью творить чудеса. Говорили, что он может читать чужие мысли. Было известно, что он совершил несколько потрясающих чудес. Возраста он был среднего, но зрелость не смягчила его характер.

Согласно единственному сохранившемуся свидетельству, неудачливый землевладелец принес свой дар Кефе, который тотчас распознал обман.

— Ты солгал Богу, — закричал он.

Землевладелец упал без чувств, а когда его поднимали, оказалось, что он уже мертв.

Даже самые ярые враги секты не могли обвинить ее в легкомыслии.

Среди ее врагов был начитанный молодой человек из состоятельной семьи; широкое общее образование не мешало ему быть набожным. В этих антиобщественных сектантах он видел угрозу, какая не нависала над религией его народа в течение нескольких веков, и направлял свои недюжинные способности на борьбу с новой опасностью.

Это был подарок судьбы или награда за его гениальность: Симон склонялся к последнему. Через несколько дней вся Себаста знала о стае орлов, которая вылетела из маленькой клетки и затмила солнце. На улице с ним здоровались люди, которых он прежде не встречал, его приглашали на обед мужчины, с которыми он не был знаком. Пока он отклонял приглашения. Однако он не отказывал клиентам, которые приходили в гостиницу со странными просьбами. Деньги потекли ручьем, оседая в его кошельке, под матрасом и в сейфе хозяина гостиницы.

Хозяин гостиницы, выведенный из себя бесконечным потоком посетителей, которые не задерживались выпить его вина, потребовал объяснить ему, что за выгодные сделки совершаются в комнате Симона. Чтобы прекратить расспросы, Симон дал ему щедрые чаевые и снял дом в фешенебельной части города.

Дом был удобным, просторным и большим. Обходился он дорого, но Симон говорил себе, что ему нужен простор. Он задумал большую работу. Кроме спальни ему требовался небольшой кабинет и лаборатория для проведения опытов. Он переехал, Деметрий с трудом донес книги и ящики с оборудованием, которое Симон купил на базаре в приступе воодушевления.

Чтобы отметить перемену своего положения, он принял приглашение на обед.

— Я всегда легко лечил эпилепсию, — объявил врач. — Козлятина, зажаренная на погребальном костре, — безотказный рецепт.

— Безотказный, — машинально повторил Симон. Он был занят удалением костей из самой маленькой рыбешки, которую когда-либо видел. После того как он принял приглашение, ему стало известно, что Морфей знаменит своей скупостью.

— Да. — Врач погрозил ему толстым пальцем. — Желчь животного не должна попасть на землю. Я полагаю, в каждом случае, когда рецепт не помогал, эта простая предосторожность не была принята.

— Как интересно, — сказал Морфей. — Почему нельзя, чтобы она попала на землю?

— Соки желчного пузыря, — начал объяснять врач, — горячие и влажные…

— Большой палец девственницы, — вставил Симон, — прохладный и сухой…

— Колдовство! — выпалил врач.

— Что вы, — сказал Симон. — Речь не об отрубленном пальце, а о том, который по-прежнему находится на руке его обладателя.

— Эпилепсию можно вылечить прикосновением большого пальца девственницы? — в изумлении спросил Морфей.

— Конечно. Только, разумеется, правой руки.

Тразилл, молодой щеголь, который пришел поздно и в течение всей беседы не переставал зевать, спросил, растягивая слова:

— А что, в Себасте остались девственницы?

Четвертым гостем был трибун, которого недавно направили в этот город. Он отвечал за общественный порядок. Морфей хотел с ним подружиться, но начал неудачно. Трибун хмурился. Он хмурился последние полчаса, в течение которых его бокал для вина оставался пуст.