Из жизни Ксюши Белкиной - Вера Колочкова

* * *

— Вам кого, девушка? – удивленно спросила открывшая ей дверь Лиза.

— Вас…

— Вы уверены?

— Да, да… — быстро закивала головой Ксюша. – Вы меня не помните, наверное. Я сегодня на похоронах Ивана Ильича была…

— Извините, но у меня времени совсем нет, я ведь улетаю ночью. А у вас ко мне дело какое–то?

— Да, дело… — трясущимися от холода и волнения губами выдавила из себя Ксюша. – Простите, я сейчас… Я замерзла очень…

— Так, ладно. Раздевайтесь быстрее и проходите на кухню! – скомандовала вдруг решительно Лиза, с жалостью глядя, как Ксюша посиневшими скрюченными пальцами пытается расстегнуть молнию на кутке. – Я срочно должна напоить вас горячим чаем с коньяком, иначе меня потом совесть замучит!

— Ну что вы, не надо… — испуганно отказалась Ксюша, поймав, наконец, собачку замка и дергая ее вниз. – Я сейчас… Я только шкатулку достану – и все…

— Да какое там, не надо! – уже от порога кухни обернулась к ней Лиза. – Проходите сюда быстрее, я уже чайник включаю!

— Вот, Лиза, возьмите, я вам принесла…

Ксюша поставила на кухонный стол шкатулку и отступила на шаг, втянув голову в плечи и отвернувшись, будто ожидая удара. Ее все еще трясло – то ли от холода, то ли от страха, то ли от огромного стыда за некрасивый материнский поступок – она и сама бы не смогла определить, от чего больше. А еще чай надо пить! Да она бы лучше убежала бегом отсюда – какой там еще чай…

— Что это? – чуть повернула голову стоящая к ней спиной Лиза. – Сейчас посмотрим… А вы какой чай пьете, зеленый или черный?

— Мне все равно…

— Тогда зеленый! А коньяку я вам побольше плесну. И сама с вами попью – с ног уже валюсь от усталости! Да садитесь же, чего вы прям скромная какая! Вас как зовут?

— Ксения…

— А я Лиза. Да вы, наверное, знаете, раз пришли… Показывайте, что там у вас…

Лиза поставила перед Ксюшей большую дымящуюся чашку, исходящую терпким коньячным запахом, подвинула поближе сахарницу. И тут же удивленно воскликнула:

— Ой! Это же наша шкатулка! А откуда она у вас? — Она с любопытством взглянула на Ксюшу, и тут же осеклась, наткнувшись на ее перевернутое от страха лицо.

— Да вы пейте, пейте чай, Ксения… Чего вы на меня так уставились? Я вас бить вовсе не собираюсь… Не хотите – не отвечайте!

— Это мама… Знаете, она жила здесь последнее время, у Ивана Ильича… Наверное, когда вещи свои собирала, случайно и шкатулку положила…

— А ваша мама – это такая маленькая шустрая женщина, вся в белесых химических кудряшках, да?

— Да, это она…

Лиза открыла шкатулку, долго смотрела на драгоценности, потом улыбнулась тихо и грустно:

— Надо же… А я еще подумала – куда это отец бабушкино наследство запрятал… А орден–то зачем она взяла? На память, что ли?

— Вы простите ее, Лиза! Пожалуйста…

— Да ладно… Спасибо вам, что вернули! А она об этом хоть знает?

— Нет. Я сама взяла, она и не видела ничего…

— Понятно… Так вам теперь, значит, не позавидуешь! Сильно ее боитесь?

— Да я всегда ее боюсь! С самого рождения – все боюсь и боюсь!

— А вы знаете, Ксения, мне ведь это чувство тоже знакомо… — глядя в свою чашку, тихо произнесла Лиза. – Я тоже все время боялась своей матери. Папа у нас, царствие ему небесное, не очень ей верным мужем был, если мягко сказать. Нервничала она сильно из–за него, и в меня свое раздражение складывала, складывала… Я очень сильно боялась, что папа от нас уйдет! Думала все время – как же я с ней одна останусь…

— Да? А Иван Ильич говорил, что вы на него за маму сильно обижались! – выпалила вдруг Ксюша.

— Он так говорил, да? Странно… — Лиза наморщила лоб. — Нет… Никогда не обижалась. Боялась – да. А на обиду сил не оставалось.

— Надо же… Выходит, Иван Ильич прав был, когда говорил, что в каждой женщине хоть капельку, хоть совсем малюсенькую, но все равно живет Ксюша Белкина…

— А кто это?

— Это я… Я, Ксюша Белкина, которая всех боится, перед всеми подряд виноватая, ничего хорошего недостойная, за любой свой шаг извиняющаяся, бесконечно всем чем–то обязанная… И в жизни своей ни разу не сказавшая слова «нет», потому что Ксюша Белкина такого слова просто не знает! С ней можно делать все, что угодно – она стерпит, знаете ли… А как же иначе – ведь на нее ж могут обидеться!

Лиза внимательно смотрела в раскрасневшееся вмиг Ксюшино лицо, слушала молча. Потом встала, достала из шкафчика бутылку коньяка и щедро еще раз плеснула в Ксюшину чашку.

— Пейте… Эка вас трясет, как в лихорадке! А отца моего вы, выходит, хорошо знали?

— Да я его любила, Лиза! И сейчас люблю! И целых четыре дня была рядом с ним счастлива. Последних его четыре дня… Мне теперь на всю мою оставшуюся жизнь хватит!

Ксюша залпом допила остывший чай, передернувшись всем телом от непривычного организму коньячного духа, встала из–за стола.

— Поеду я, Лиза. Поздно уже. Трамваи ходить не будут… Да и вам собираться надо! Еще раз простите меня за маму…

— Да постойте, Ксения, как же… Что я могу для вас сделать, скажите? Вы ж, как выяснилось, рядом с отцом были в последние его дни, да и вообще…Любили, говорите…А давайте я вам эти деньги отдам, а? Вот, возьмите – я не знаю, сколько тут…

— Не надо, Лиза… Что вы… Мать украла – а я возьму… Нет!

— Постойте! Тогда хоть номер сотового телефона назовите, я в память впишу!

— А у меня нет телефона…

— Как это – нет? Вообще нет? – удивленно спросила Лиза и тут же, устыдившись, улыбнулась виновато. – Простите… А домашний телефон хотя бы у вас есть?

— Так у нас только общий, коммунальный…

— Ну общий так общий! Запишите вот здесь…

Ксюша, записав неровными каракулями на какой–то квитанции телефон, развернулась и быстро вышла в прихожую, начала торопливо натягивать куртку, ища глазами на полу свои кроссовки.

— Боже, Ксения, ну как вы в этом ходите в такой холод? Да еще и в кроссовках, подумать только! Подождите, я сейчас!

Лиза быстро метнулась в комнату и через минуту снова выскочила в прихожую, неся в руках… шикарную норковую короткую шубку и замшевые, просто неописуемой красоты сапожки!

— Вот… Надевайте! Я это все равно с собой не повезу! И не спорьте! Вам подойдет – мы, похоже, один размер носим.

Быстро и решительно стянув с ошарашенной Ксюши ее старую, засаленную на животе и боках куртку и брезгливо отбросив ее в сторону, она заставила ее надеть шубку, сама завязала пояс на талии.

— Ну вот… Совсем другое дело! А теперь сапоги!

Ксюша безвольно скинула свои кроссовки, присев на низенькую скамеечку, сунула ноги в натуральное и мягкое нутро шикарнейшей обувки, осторожно ступила на линолеум.