Я его люблю - Луис Реннисон

22.05

Звоню Джас.

- Джас, ты когда-нибудь целовалась в машине? Я - да.

- Нет. Я целовалась на велосипедах.

- Это не одно и то же.

- Хм. Почему это?

- Это не одно и то же.

- Одно и то же.

- Нет.

- Все равно же это на четырех колесах! Обалдеть!

23.00

Когда мы сидели в машине, Робби положил голову мне на колени и спел одну из своих песен. Она называлась «Я не там». Об этом я Радио Джас не рассказала.

Я никогда не знаю, как мне себя вести, когда он поет свои песни. Может, надо качать головой в такт музыке?

Привлекательно ли это выглядит «вверх ногами» - если смотреть снизу вверх?

Опять же, если какой-то пешеход проходит мимо, то он увидит, как я мотаю головой туда-сюда. Что он может подумать?

Либби разбудила меня, когда, что-то лепеча, пришла ко мне в комнату. Устроив всех у меня на кровати, она, всхлипывая, проговорила:

- Там был больсущий стласный человек!

Она тесно прижалась ко мне и обвила меня своими ножонками. Я погладила ее и сказала:

- Все хорошо, Либбс. Это был просто сон. Давай подумаем про что-нибудь хорошее. Что хорошее нам приснится?

Она сказала:

- Каша.

Она может быть такая лапочка! Я тихонько поцеловала ее, и она улыбнулась мне (своей страшной беззубой улыбкой). Потом она вытащила подушку у меня из-под головы, чтобы поудобнее устроить Панталитцера и Барби-аквалангистку.

Среда, 3 ноября

7.00

Проснулась я с маленькой вмятинкой на шее и большой, во всю щеку, в том месте, где к ней прикасался акваланг куклы Барби.

Папа вышел на кухню в костюме и при галстуке. Обалдеть!

Никто ничего не сказал. Кроме Либби, которая на него зарычала. Похоже, вчера она испугалась не кошмара, а увидела в полумраке папу в «жижаме».

Мама пребывала в мире грез, как это всегда бывает с ней по утрам. Она вылетела из спальни в юбке и лифчике - больше на ней не было ничего - и металась по кухне, собираясь на работу.

Я сказала:

- Мамочка, ну пожалуйста! Я тут пытаюсь поесть.

В этот момент отец пошутил: он сжал рукой мамину нунга-нунга (честное слово!), потянул и гортанно прокричал «га-га-га».

В ванной я исследовала свой затылок и профиль. (Там шкафчик с двумя зеркалами. Можно смотреть в одно, расположив другое под таким углом, что видишь в первом свое отражение.) Потом я положила мамино увеличивающее зеркало пониже и посмотрелась в него, чтобы узнать, как я выглядела, когда Бог Любви лежал у меня на коленях и любовался мной снизу вверх.

Лучше бы я этот эксперимент не проделывала! По двум причинам.

Во-первых, когда я смотрела в зеркало сверху вниз, я поняла, что нос у меня ГИГАНТСКИЙ. Как будто за ночь он вырос. Я походила на Жерара Депардье. Во-вторых, снизу был явно виден мой прыщ.

Джас ждет меня у калитки.

Я держусь немного отстраненно, немного по-взрослому.

Рабыня говорит:

- Я тебе принесла большой сникерс.

- Джас, сначала ты поступаешь со мной по-свински. А потом пытаешься задобрить сникерсом. Это невозможно!

Оказалось, возможно, потом что через полминуты я уже его жевала. По дороге я спросила у Джас:

- Как тебе кажется, мой нос сегодня больше, чем был вчера?

Она возразила:

- Не говори ерунду, носы не растут.

- Но ведь все прочее растет: волосы, ноги, руки… нунга-нунги. По-твоему, носы - исключение?

Ее эта тема ничуть не интересовала. Я продолжала:

- И еще… Прыщ у меня под левой ноздрей заметен?

- Нет.

- А если, предположим, ты смотрела бы на мой нос снизу вверх?

Она не догоняла, о чем я говорю. У нее воображение - ни на горошину. Ни на полгорошины!

Проходя через парк, я попробовала объяснить:

- Ну, например. Я пою, а ты - Бог Любви, и твоя голова лежит у меня на коленях. Ты с обожанием смотришь на меня. Восхищаешься моим великим талантом. Ждешь момента, чтобы накинуться на меня и зацеловать до полусмерти.

До нее все еще не доходило, и я потащила ее к скамейке, чтобы проиллюстрировать ситуацию. Я заставила ее положить голову мне на колени. И спросила:

- Ну, что ты теперь думаешь?

Она подняла глаза и возразила:

- Я не слышу, чтобы ты пела.

- Так я и не пою.

- Ты же говорила, что поешь…

- Офигеть, О'Рейли и его штаны!

Чтобы ее успокоить, я запела. Единственное, что пришло мне в голову, - песня из «Голдфингера» - фильма про Джеймса Бонда. Ее исполнение вызвало у меня кошмарные воспоминания, потому что папа пел ее дуэтом с дядей Эдди, когда вернулся из Кивиландии. Они оба были пьяные - и в кожаных штанах. Как выразился дядя Эдди, «чтобы произвести впечатление на дам». Это только печально или уже трагично?

Как бы там ни было, я распевала песню, а Джас лежала головой у меня на коленях и рассматривала мои вечно раздувающиеся ноздри. Вроде как смотр ноздрей!

Я спросила:

- Ты видишь у меня здесь, наверху, прыщ?

Потом мы услышали, что кто-то сзади умирает от смеха. Мы вскочили. Вернее, я вскочила. Джас рухнула на землю. Это был Дейв Смехотура, абсолютно изнемогавший от хохота.

Я сказала:

- Мы, это самое…

Джас продолжила:

- Я просто смотрела вверх. На нос Джорджи, искала… маленький…

Дейв кивнул:

- Конечно-конечно. Пожалуйста. Ничего не объясняйте, не сбивайте мне кайф!

Он пошел дальше с нами. У меня не выходило из головы, как мы с ним целовались. И как я использовала его для наживки, чтобы привлечь внимание Бога Любви. Но Дейв был забавный. И не ехидный. Просто он много смеялся, в своем Смехотурском стиле.

Когда он ушел, я сказала Джас:

- Он, похоже, простил меня за то, что я вела себя, как бесчувственная стерва. Клево выглядит, правда?

Ох, надеюсь, я не становлюсь нимфо-как их там. Но это правда. Я реально думаю, что он выглядит круто. И смеется клево. В эти выходные он собирался на концерт «Стифф Диланз».

Я спросила у Джас:

- Как ты думаешь, он пойдет на концерт с Эллен?