В открытом море - Пенелопа Фицджеральд

По поводу загубленных азалий Ненна тогда не сказала ему ни слова. Зато над ним вволю посмеялись другие молодые матери, ее соседки по палате. Это было в 1951 году, и в их палате сразу двое новорожденных получили имя Фестиваль[26].

«Прошу вашего внимания, миссис Джеймс, не отвлекайтесь».

Первым реальным доказательством проблем в семье в ее случае послужила весьма болезненная ссора, подробности которой ей пришлось выложить перед судом. Из панамского города Эдвард вернулся, не скопив в результате работы на строительной фирме практически ничего, но тогда Ненна, пожалуй, и не ждала, что он привезет какие-то сбережения. Если бы ему и впрямь удалось что-то скопить, то для этого он наверняка был бы вынужден изменить самому себе, а значит, вряд ли вернулся бы к ней тем самым человеком, которого она так любила. И потом у них, в конце концов, уже имелась «Грейс». Ненна, которой всегда было свойственно надеяться на лучшее, собиралась попросить мать Эдварда ненадолго взять к себе Марту и Тильду, чтобы они с мужем хотя бы какое-то время побыли вдвоем. Тогда они задраили бы на «Грейс» все люки и при желании могли бы не вылезать из постели хоть все двадцать четыре часа в сутки.

«Миссис Джеймс, неужели вы просите суд поверить в искренность ваших слов? Ведь вам прекрасно известно, что мать вашего мужа проживает довольно далеко отсюда, а точнее, в пригороде Шеффилда, и что прежде она никогда, ни разу не предлагала вам присмотреть за детьми».

Эдвард тогда сказал примерно то же самое. Но конкретно их ссора, раз уж теперь она подверглась столь тщательному рассмотрению, возникла вовсе не из-за его возражений, а по совершенно иному поводу: Эдвард требовал ответить, куда Ненна могла засунуть его ракетки для сквоша, пока он был в отъезде. Он не взял их с собой, потому что они оба сочли климат Панамы не слишком благоприятным для хранения ракеток, хотя, как оказалось, их вполне можно было и взять. Зато теперь, особенно если Ненна притащила его ракетки с собой на «Грейс» и они просто где-нибудь валяются, они уже наверняка успели пострадать от здешней сырости. Но все оказалось гораздо хуже: ракеток на «Грейс» они так и не нашли. Ненна, исполненная раскаяния, твердила: «Господи, мне так жаль! Я не хотела тебя обидеть!» А ведь знала, что «тридцать минут игры в сквош обеспечивают мужчине такую же физическую нагрузку, что и два часа любых других спортивных упражнений». Он доверил ей свои драгоценные ракетки, которые были для него в определенном смысле святыней. А она не может даже вспомнить, когда в последний раз их видела!

«Может быть, вы нарочно их куда-то засунули?»

«Я ничего не делаю нарочно».

И суду показалось, что это действительно так. Хотя в одних случаях ее поведение и носило оборонительный характер, а в других она была чрезмерно исполнена оптимизма. Но, так или иначе, более половины всех ее поступков воспринимались судом как ошибочные.

«Итак, в пылу ссоры вы, потеряв терпение, швырнули в мистера Джеймса неким тяжелым предметом?»

Ну, допустим, «тяжелым предметом» была всего лишь ее банковская книжка, и Эдвард тогда совершенно справедливо заметил, что вряд ли эту книжку стоит читать.

Но затем эти доказательства – ссора, вся эта отвратительная история, которая стала известна многим чужим людям, что очень смущало Ненну, – как бы совершенно изменили свою сущность и в итоге превратились в свидетельство защиты. Тогда взбешенный Эдвард спросил у нее, знает ли она хотя бы, какой сегодня день недели – видимо, в пылу ссоры этот аргумент показался ему каким-то особенно важным.

«Послушай, так сегодня среда или четверг?»

«Не знаю, Эд, пусть будет то, что тебе больше нравится».

И он, получив полную свободу выбора, моментально растаял; к счастью, впереди у них было несколько часов для себя, поскольку девочки еще не вернулись из школы, и все это время они могли провести наедине. И никакие беды, никакие горькие чувства, когда-либо владевшие Ненной, не смогли бы затмить то счастье, которое бурным потоком на них обрушилось, похожее на могучую реку со всеми ее течениями и водоворотами, прямо под ними несущую свои воды к морю.

Похоже, все дело разваливалось на глазах к великому разочарованию защиты, которую в конце концов оказалось почти невозможно отличить от обвинения. Для мирного разрешения конфликта было нужно совсем немного, и все же слово «конфликт» уже предполагало две несговорчивые стороны, а в данном случае оба – и Ненна, и Эдвард – отличались еще и застенчивостью. Не соответствовало истине и то, что, как утверждали их «беспристрастные» обвинители, они оба предпочитают существовать в атмосфере постоянного кризиса. На самом деле им обоим был нужен мир; оба частенько вспоминали те мгновения своей мирной совместной жизни, которые были им особенно дороги и в которых они как бы вновь обретали дом и спасение.

Когда Ненна не чувствовала себя дающей свидетельские показания в суде, ей порой представлялось, что она готовится к визиту инспекционной комиссии, заранее предупредившей ее о своем возможном появлении, причем в составе этой комиссии могут оказаться и Эдвард, и его мать, и некий представитель власти, куда более высокой, чем первые двое, – Ненне в таких случаях оставалось только надеяться, что их визит придется на время отлива, – и эта комиссия попытается определить, в чем она и ее дети могут реально нуждаться. Будучи решительно настроенной ни в коем случае не завалить это испытание, Ненна заставляла себя не думать о муже, заглушая все подобные мысли повседневными заботами, тщательной полировкой судовой «меди» и мытьем палубы. Ей хотелось, чтобы палуба постоянно была чиста, дверные петли подтянуты, Страйпи убрана с глаз долой, и, самое главное, девочки опять регулярно посещали школьные занятия.

– Вы ведь пойдете в школу в понедельник? Обе, да, Марта?

Марта, как и ее отец – и, что удивительно, как Ричард, – не считала необходимым что-то выдумывать. Подняв на мать темно-карие мрачноватые глаза, она решительно заявила:

– Я пойду – и Тильду с собой возьму, – только когда ситуация там вновь станет нормальной.

– Значит, вскоре к нам снова заявится отец Уотсон.

– Вряд ли, мам. В прошлый раз он так оступился на сходнях, что чуть в воду не упал.

– Господи, как я устала без конца извиняться!

– Лучше бы ты всегда говорила правду, мам.

Но каким образом сделать эту правду приемлемой? Ведь Тильда и впрямь совершила целую череду недопустимых проступков, а это довольно часто случалось при ее безалаберном отношении к жизни. Например, в ответ на требование монахинь немедленно закончить вышивание крестиком прихватки для чайника, якобы предназначавшейся в подарок отцу, Тильда заявила, что никогда в жизни не видела, чтобы отец брал в руки чайник, и вообще папочка давно от них уехал.

На самом деле Тильда почти сразу потеряла те шесть квадратных дюймов полотна, что были выданы ей, как и всем остальным ученицам, для изготовления прихватки. Марта об этом, разумеется, знала, но сестру ни за что бы не предала.