Северный шторм - Роман Глушков

Мы прибыли во дворец по официальному приглашению спустя две недели со дня начала Новой Мировой войны – так, не мудрствуя лукаво, газетчики окрестили вторжение норманнов в Святую Европу. Присваивать этой Мировой войне порядковый номер газетчики пока не рискнули: то ли боялись сесть в лужу, если в ближайший месяц конфликт вдруг уляжется, то ли просто сбились со счета – ведь за Век Хаоса мир пережил столько глобальных войн, что в исторических хрониках не была отражена и половина из них.

Михаил, как и я, пребывал в неведении касательно того, с чем связано это приглашение, свалившееся будто снег на голову, и выдвинул несколько версий. Наиболее правдиво звучала следующая: раз уж мы с ним топали в Зимний на пару, значит, речь пойдет о ватиканском агенте, убитом недавно у меня в доме.

– На прошедшей сегодня в Зимнем дворце встрече князя с представителями эмигрантской общественности была особо отмечена гражданская бдительность господина Хенриксона, ценой героических усилий обезвредившего иностранного резидента! – взяв саркастически-пафосный тон, прокомментировал Михаил вероятные итоги еще не состоявшегося визита. Фигляр паясничал всю дорогу до Зимнего, но успокаивать Михалыча было еще неразумнее, чем поддразнивать. В беседах с Михаилом я всегда придерживался одной тактики: лучше дать костру прогореть, чем тушить его голыми руками. – Герою операции были торжественно вручены медаль «За заслуги перед вторым отечеством» и материальная компенсация в виде ковра и журнального столика. Присутствующий на приеме представитель петербургской контрразведки… – Михаил осекся, тяжко вздохнул и переменил тон на траурный: —…был поставлен в неприглядную позу и получил строгий выговор с занесением в личное тело. После чего сбежал с банкета, так как уже не мог принять сидячее положение.

– Сожалею, что вашей палате не удалось сохранить этот инцидент в тайне, – посочувствовал я контрразведчику. – Что поделаешь: шила в заднице не утаишь… Чего уставился? Опять я что-то не так сказал?

– Что у тебя с памятью? Книги умные читаешь, а банальные присказки выучить не можешь! И не совестно коверкать фольклор великого народа? Хотя про шило в причинном месте – это, пожалуй, весьма актуально сказано… – Михаил тоскливо поглядел на дворец и болезненно скривил лицо, будто кто и впрямь уколол Михалыча иглой в филейную часть. – Ладно, идем. Негоже заставлять светлейшего князя ждать…

Мне уже доводилось бывать в Белом зале Зимнего, и потому челюсть моя давно не отвисала при виде изысканного дворцового убранства. Парадоксальным качеством обладал князь Сергей – окружив себя роскошью, он тем не менее оставался прост в общении и неприхотлив. Князь мог днями пропадать в порту и на фабриках, инспектируя работу докеров или ремесленников, и никогда не чурался перекусить с ними из общего котла. Это во многом роднило его с древним русским царем Петром Первым – талантливым, прогрессивным правителем и основателем замечательного города, что приютил нас, беглецов из Святой Европы.

По правую руку от светлейшего князя сидел его секретарь, что лишний раз подчеркивало официальность приема. Кроме них, в Белом зале больше никого не было. Ожидаемые Михаилом высокие чины из контрразведки также отсутствовали, отчего мой спутник заметно пригорюнился, поскольку решил, что командование сделало его единственным козлом отпущения.

Мы с Михаилом не являлись титулованными особами и давно утратили статус почетных гостей, поэтому князь не стал выходить нам навстречу, а просто указал на ближайшие к нему кресла – уменьшенные копии того, в котором расположился сам.

– Изволите чаю, господа? – полюбопытствовал князь Сергей. – Или предпочитаете что-нибудь покрепче?

– Водки, если вас не затруднит, – ответил Михаил, не дав мне и рта раскрыть. После чего поспешно уточнил: – Я сегодня не на службе, да и на улице прохладно, знаете ли.

У меня не оставалось другого выбора, как из чувства дружеской солидарности пожелать того же самого. Водку Михаил в последнее время пил редко, и сегодня его желание принять на грудь выглядело всего лишь намыливанием веревки, на которой его вот-вот должны были подвесить за разгильдяйство. Князь нажал кнопку вызова прислуги и, когда дворецкий явился, передал тому просьбу гостей. Слуга удалился, после чего его светлость решил перейти к делу.

– Мне крайне неудобно перед вами, Эрик, за то происшествие, в которое вы угодили по халатности людей, обязанных защищать вашу семью…

Под заерзавшим Михаилом заскрипело кресло – контрразведчик прекрасно понимал, кому адресованы эти упреки. Но, вопреки ожиданиям Михалыча, ему не пришлось отдуваться за свое ведомство, и князь Сергей не поставил бойца невидимого фронта в некрасивую позу, как тот ожидал. Забегая вперед, скажу, что в дальнейшей нашей беседе данная тема больше не затрагивалась и повод для пьянства устранился для Михаила сам собой. Чему тот, впрочем, не придал значения, и, когда дворецкий поставил перед нами водку и холодные закуски, мой друг оценил княжеское угощение по достоинству. Действительно, не пропадать же добру, в конце концов!

– …Семь лет назад я пообещал предоставить детям де Люка и вам политическое убежище, – продолжал князь, – но, как видите, обещание мое сдержано лишь наполовину. Вашей семье по-прежнему угрожает опасность. Однако я клянусь сделать все возможное, чтобы в будущем подобные инциденты не повторялись. И, чтобы хоть как-то загладить свою вину, хочу преподнести вам скромный подарок.

После этих слов секретарь князя вышел из-за стола и снял со шкафа деревянную шкатулку размером с большую раскладную шахматную доску. Я недоуменно взглянул на князя Сергея, но лицо того оставалось непроницаемым. Держа шкатулку перед собой, секретарь обогнул стол и с дежурной улыбкой вручил мне княжеский презент. Поблагодарив, я принял дар и сразу почувствовал, что внутри находится нечто весомое и, несомненно, ценное. Я почему-то решил, что в шкатулке – столовое серебро. Что ж, Кэтрин будет в восторге – ей всегда нравились дорогие и практичные вещи. Мне стало неловко от неожиданного и щедрого жеста его светлости, но говорить князю, что он напрасно все это затеял, было, конечно же, невежливо.

– Ваш подарок – огромная честь для меня, – растроганно признался я, ставя шкатулку на стол и отцепляя защелки на крышке. – Обещаю беречь его как зеницу ока…

Поначалу я подумал, что мне померещилось, однако под крышкой скрывалось именно то, чего я действительно никак не ожидал увидеть. И пусть Кэтрин этим сюрпризом было явно не обрадовать, я от такого подарка на несколько секунд буквально лишился дара речи. Заинтригованный моим ошеломленным видом, Михаил тоже привстал из кресла, дабы рассмотреть, чем же особенным побаловал меня наш благодетель…

– Твою мать!.. – в сердцах проговорил Михал Михалыч, забыв на миг от удивления, где находится, но тут же прикусил язык: – Оп!.. Виноват, ваша светлость! Просто ваш подарок… Даю руку на отсечение, вы и впрямь сумели угодить моему товарищу! Да вы только взгляните на его довольное лицо!

– «Глок-87»! – все еще не веря своим глазам, проговорил я и медленно вынул из шкатулки подаренный пистолет, которых там лежало аж два. Я держал подарок бережно, словно оружие было сделано из хрусталя, и взялся рассматривать его со всех сторон, как искатель извлеченную из земли драгоценную находку. – Я и понятия не имел, что «восемьдесят седьмые» существуют! Когда-то я пользовался парой «пятьдесят девятых» и был уверен, что это последняя модель, которую Древние успели создать до Каменного Дождя… Год выпуска – две тысячи шестьдесят второй! Классический калибр, удлиненный ствол, удобство разборки и все привычные навороты: система стабилизации при быстрой стрельбе, автоматическая подгонка рукояти, куча всевозможных компенсаторов и примочек плюс ко всему… – Я присмотрелся к овальной выемке-глазку на рукояти. – Да, те же, что и на «пятьдесят девятом», двусторонние, рассчитанные на правшей и левшей оптические сенсорные предохранители. Они позволяют взвести курок только после определения отпечатка пальца владельца. Поначалу неудобно, но потом привыкаешь. Оружейники до сих пор ломают головы, как и от какого источника питания работает эта загадочная примочка. Зато, если владелец заблокирует предохранитель, никто уже этим оружием не воспользуется: ни враги, ни собственные дети…