Северный шторм - Роман Глушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горе тому, кто посмел бы побеспокоить Торвальда или – того хуже – посмеяться над ним в момент, когда одержимость и торжество конунга достигли своего пика. Все в округе, начиная от Лотара и до последнего фьольменна, притихли, внимая каждому слову Грингсона и не сводя взора с его секиры. Свидетели беседы конунга с посредником асов прекрасно знали о том, чем завершится этот разговор.
Ван Борена колотила крупная дрожь, словно его усадили на вибросито. Унять страх и гордо взглянуть в глаза своей смерти было для инквизитора уже выше всяческих сил. Грингсон сломил дух Божественного Судьи-Экзекутора без единой угрозы. Но перед Вороньим Когтем, бывало, ломались и не такие гордецы, причем многие из них преклоняли колени добровольно. И все же Ван Борен был сломлен не до конца, поскольку умолять о пощаде он так и не стал.
– …Попрошу тебя еще об одном одолжении, Сверкающий Хьюки, – продолжал Торвальд, казалось, не замечая никого вокруг. – Не для себя, а для наших павших сегодня братьев. Передай Видару, что я буду ему премного благодарен, если он усадит новых эйнхериев на их первом пиру в Валгалле рядом с собой! Братья это, бесспорно, заслужили! А теперь, Сверкающий Хьюки, прими от меня этот дар в знак признательности! – И зычно на всю площадь прокричал: – Хвала Видару!
И не успели все присутствующие на площади гаркнуть хором в ответ «Хвала!», как секира дроттина, сверкнув на солнце, с хрустом вонзилась в непокрытую голову Ван Борена. Магистр не успел даже вскрикнуть – повалился на– бок с раскроенным надвое черепом, а его паническая дрожь перешла в судорожную агонию.
Очевидно, жажда Сверкающего Хьюки была сегодня особенно сильной, поскольку Вороний Коготь нанес по мертвому телу не меньше двух дюжин ударов. Когда же он наконец остановился и перевел дыхание, труп инквизитора был истерзан до неузнаваемости. Обе руки Ван Борена валялись рядом отрубленными, от головы осталось лишь кровавое месиво, а перемолотые внутренности можно было вычерпывать из брюшной полости кружкой. Угомонившийся Грингсон опустился рядом с телом на колено, как следует испачкал ладонь в магистерской крови, а затем провел пятерней себе по лысине и лицу, вытерев напоследок пальцы о всклокоченную бороду. Вид у Торвальда после этой процедуры стал такой, словно его голову тоже разрубили на части, но по какой-то причине она не распалась.
– Не стоит благодарности, Сверкающий Хьюки, – произнес конунг, слизывая с губ чужую кровь. Судя по всему, божественный посредник остался доволен подарком и уже успел отблагодарить конунга на понятном лишь ему и Хьюки языке.
Грингсон с кряхтением поднялся с колена, переложил секиру на сгиб локтя, отступил на два шага и указал свите на растерзанное тело. Пояснения не требовалось – все прекрасно знали, куда их приглашают.
Первым к изуродованному телу приблизился Фенрир. Повторив в точности все действия конунга, Горм напоследок прикоснулся к испачканному лезвию Хьюки, произнес «Хвала Видару!», после чего замер в молчании рядом, наблюдая за остальными.
– Идем! – не терпящим возражения тоном приказал Лотар Ярославу и уверенно направился к источнику жертвенной крови. Княжич совершил глубокий, мобилизующий волю вдох, крепко сжал ходящие ходуном ладони в кулаки и подчинился. По заверениям Лотара, тому уже доводилось принимать участие в ритуале Благодарения, а вот неофит Ярослав присутствовал на нем впервые. И надо сказать, увиденное княжичем сильно отличалось от восторженных рассказов побратима. Да и Лотар, несмотря на свои прежние похвальбы, выглядел не слишком уверенно. Ярослава это утешило: Торвальдсон явно не станет подтрунивать над его неопытностью после Благодарения, а значит, можно не переживать о том, чтобы не ударить в грязь лицом. Волнение присуще всем новичкам, а тем более волнение при таком специфическом ритуале.
Выказав почтение Видару и уступив место ярлам, бледный Ярослав в молчании отошел в сторону и облизнул испачканные кровью губы. Его знобило и мутило, но он стойко сдерживал рвотные позывы под суровым взглядом Верховного жреца.
Чужая кровь показалась Ярославу на вкус совершенно иной, нежели собственная. Как и ощущения после ритуала Благодарения были вовсе не те, на которые рассчитывал сын Петербургского князя. Но ведь так и должно было случиться. О том, что мечты редко совпадают с реальностью, княжич усвоил еще в юности. Путь Воина, поначалу представлявшийся ему широкой ровной дорогой, ведущей к славе, оказался на поверку извилистой и ухабистой колеей, залитой по колено грязью, перемешанной с кровью. Чтобы дойти по такой дороге до Валгаллы, Ярославу потребуется гораздо больше сил и терпения, чем те, какими он сегодня обладал. Мысль о том, что вскоре ему предстоит убивать самому, беспокоила его больше всего. Слабость видаристами презиралась. Стоило княжичу проявить малодушие – и его без зазрения совести прикончат свои же новые братья.
Нет, не о такой судьбе мечтал Ярослав, покидая Петербург в погоне за славой и подвигами…
Впервые в жизни молодой княжич ощутил, что такое настоящая безысходность. Пути назад не было. Клятвы верности, которые за минувшие месяцы Ярослав раздавал направо и налево, удерживали его от бегства прочнее знаменитых пут Глейпнир, надетых асами на чудовищного Фенрира-волка. Ярослав – не безвестный русский перебежчик, коих в норманнской дружине также насчитывалось предостаточно. Он – сын великого князя, и имя Ярослава войдет в историю в любом случае. Княжич не хотел, чтобы в Скандинавии и России потомки запомнили его как клятвопреступника и труса. Уж лучше действительно умереть в бою и отправиться в Валгаллу молодым…
Валгалла, самый великий из трех чертогов, восстановленных Видаром в память об отце Одине… Так ли на самом деле она прекрасна, как описывает ее Вороний Коготь? Если судить по грязной дороге, ведущей к вратам Асгарда, Ярослава обуревали на сей счет сильные сомнения. И приглянется ли княжичу общество, собравшееся под крышами божественных чертогов? Ярославу предстояло целую вечность пировать в компании эйнхериев, подобных Торвальду и Горму. Целую вечность сходиться с ними в битве, вновь и вновь воскресать, а по вечерам слушать пьяные вопли и бахвальство жестокими подвигами да отнятыми человеческими жизнями. Хорош воинский рай, ничего не скажешь…
– Ярослав, ты идешь? – вывел княжича из раздумий голос Лотара. – Эй, брат, да что с тобой?!
– Все в порядке, уже иду! – поспешил откликнуться Ярослав и припустил за побратимом. Тот направлялся на берег Рейна под охраной пяти датчан. Лотару требовалось отчистить померкнувшего Хьюки от крови – священная секира не могла вернуться на свое ложе в столь неподобающем виде. Сейчас Ярослав завидовал Сверкающему – княжичу предписывалось носить ритуальные кровавые полосы на лице вплоть до завтрашнего утра. Однако Ярослав чувствовал, что не сумеет смыть их даже до конца собственной жизни…
До меня уже доходили слухи, что в последнее время князю Сергею нездоровится. И вот теперь я получил этому подтверждение. Князь был еще далеко не старик, но выглядел сегодня под стать своему престарелому отцу, доживающему свой век в загородном дворце: отекшее бледное лицо, впалые щеки, потухший взор, безвольно поникшие плечи… Я и не предполагал, что когда-нибудь увижу неунывающего правителя нашего княжества в таком упадке сил и духа. Впрочем, когда мы с Михаилом вошли в Белый зал Зимнего дворца, сидящий во главе массивного стола князь все же постарался придать себе бодрый вид, хотя полностью скрыть свое плохое самочувствие у его светлости, естественно, не получилось…