Черный свет - Виталий Мелентьев

— Женька! Говори сейчас же, что со мной случилось! Где Сашка Мыльников? Где папа и мама? Все говори!

Вася даже сжал кулаки: он был уверен, что с Женькой Масловым иначе не договоришься — тот всегда был довольно вредным парнишкой. Но дедушка не протестовал. Он как будто даже согласился с Васиным превосходством — все-таки, что ни говори, а Вася Голубев был старше Женьки Маслова на целый класс. Миролюбиво и даже заискивающе он ответил:

— Я тебе все расскажу. Ты не волнуйся. История, правда, получается таинственная, но я тебе потом расскажу.

— Нет! Это ты брось! Ты сейчас рассказывай!

Пятиклассник 1-й школы Женька Маслов потер морщинистыми руками пылающие щеки в красных склеротических прожилках, погладил остатки седых волос на голове и неуверенно сказал:

— Я думаю, что лучше всего сначала поехать в город. Там ты все поймешь…

— А я хочу все знать сейчас же!

— Мало ли что ты хочешь.

— Женька!.. — угрожающе сказал Вася.

— Вот что, Вася Голубев: ты все-таки не забывайся! Был я Женькой, а теперь в честь того Женьки назван другой Женька Маслов — вон он с тайменем возится. А тебе я теперь Евгений Алексеевич. Понятно? Как-никак, а я старше тебя ровно на полсотни лет… Точнее, на сорок девять.

— На сколько? — широко раскрыл свои серые глаза Вася. — На сколько?

— На сорок девять, — невозмутимо ответил дедушка. — И ты теперь меня будешь слушаться во всем. Сказано: поедем в город — и поедем… Женя, Лена! — крикнул он. — Мама звонила — собирайтесь. Сейчас поедем.

— А мамонта с собой возьмем? — спросила Лена.

Дедушка поперхнулся. Мамонт — обстоятельство непредвиденное. Даже сообщая своей дочери о Васе, он как-то упустил это из виду.

— Вася, — спросил он, — ты поедешь на мамонте или мы его оставим здесь, а потом приедем за ним?

Но Вася не слышал дедушкиного вопроса. Он сидел в машине и плакал. Слезы лились сами по себе, и он даже не замечал их. Он только тихонько, почти беззвучно шептал:

— Мама, мамочка…

Дедушка посмотрел на Васю, смущенно потер лысину и, тряхнув головой, пробормотал:

— Гм… да, положение…

Через некоторое время дедушка принял решение:

— Тузика оставим здесь, а потом приедем за ним.

— Но ведь он убежит, — сказала Лена.

— А что же делать? — развел руками дедушка. — Нас он не послушает, а Вася… Васе сейчас не до мамонта.

— А что с Васей? — тревожно спросила Лена.

— Видишь ли… я же говорил, что здесь тайна, — вот она постепенно и раскрывается. — И, заметив нетерпеливое движение девочки, остановил ее: — Не спеши — все узнаешь. Когда попадем домой, я все расскажу.

Дедушка ушел искать убежище для мамонта, а Лена бросилась к машине, открыла дверцу и растерянно остановилась: она еще никогда не видела, чтобы мальчики, да еще такие смелые, каким показался ей Вася, плакали так безутешно. Он даже не оглянулся, когда открылась дверца, а только всхлипнул.

Лена решительно убрала под тюбетейку выбившиеся светлые пряди волос. Готовясь как следует пристыдить Васю, она взглянула на него укоризненно и поджала губы. Но Вася опять всхлипнул. Лена только вздохнула поглубже и промолчала. Чем дольше она молчала и смотрела на Васю, тем быстрее проходила ее решительность. Она почувствовала, что в уголках ее глаз почему-то защипало, дышать носом стало трудно, и она беспомощно открыла рот.

Вася, конечно, заметил Лену, но он не мог сразу же совладать с собой и поэтому некоторое время плакал уже нехотя, по инерции: разогнался и никак не мог остановиться. Но наконец усилием воли он заставил себя успокоиться и спросил у Лены:

— Слушай, какой сейчас год?

— Где — какой год? — не поняла разжалобившаяся Лена.

— Ну, вот здесь. Где мы сейчас, — уточнил Вася.

— А он везде одинаковый, — растерялась Лена.

— Тем более… — уже начинал злиться Вася: на себя за то, что он так плакал, на Лену за то, что она видела, как он плакал, и за то, что она такая непонятливая. — Тем более. Неужели ты не знаешь, какой сейчас год?

— Ну, двадцатый…

— Какой-какой?

— Двадцатый, — уже тверже сказала Лена.

Вася недоверчиво покосился на нее и разозлился еще сильнее. Ему показалось, что Лена шутит над ним.

— Слушай, а тебе сколько лет?

— Мне? Двенадцать.

— Так почему же сейчас двадцатый год? В каком же году ты родилась?

— Я? — Лена все больше удивлялась и даже чуть растерялась. Она никак не могла понять, что от нее хочет Вася. — Я родилась в 2008 году.

— В каком-каком? — опять переспросил Вася и побледнел. Он решал новую, совершенно невероятную и очень мучительную для него задачу.

— В 2008 году.

— Значит… значит, сейчас 2020 год?

— Ну да, — совсем растерялась Лена. — Я так и сказала — двадцатый.

Слезы опять сами по себе покатились по Васиным щекам, и, как он ни старался успокоиться и «рассуждать логически», из этого ничего не получилось.

Как только Лена увидела новый приступ Васиного горя, она поняла, что и ей самой очень хочется плакать. А когда ей что-нибудь хотелось, она обязательно это делала.

В машину заглянул наконец Женька. Он увидел, что Вася и Лена сидят рядом и плачут вперегонки. Женька открыл рот и испуганно спросил:

— Что случилось?

Ему никто не ответил. Вася только скрипнул зубами, но сейчас же новый поток слез покатился из глаз. Дело в том, что Вася слишком сжал зубы, и коренной зуб с дуплом невероятно заныл. Лена громко всхлипнула и уткнулась в платок. Женька тоже растерялся и на всякий случай потер кулаком глаза.

— Дома что-нибудь? — спросил он, но Лена отрицательно покачала головой. — Потеряли что-нибудь?

Вася, у которого зуб болел все сильней, пробурчал: «Нет» — и вытер слезы. Женька вспомнил странное поведение Васи в электронке и, перестав тереть глаза, подозрительно спросил:

— Вася заболел?

— Дурак! — Вася окончательно рассердился на себя, на Женьку и на свой зуб. — Неужели ты не понимаешь, что я пролежал замерзшим пятьдесят лет!

— Сколько-сколько? — опешил Женька, а Лена разом перестала плакать.

— Пятьдесят лет! Ты это понимаешь?

Женька не понимал, но на всякий случай присвистнул и с уважением, почти с завистью сказал:

— Вот это да! Здорово! Пятьдесят лет… — И попытался уточнить: — Ты вместе с мамонтом замерзал?

— Дурак! — уже спокойней повторил Вася, и слезы перестали капать, но зуб еще ныл. — Мамонт же доисторическое животное. А я… я — исторический…