Третье яблоко Ньютона - Ольга Славина

— А что я могла предпринимать? Я же руководитель Департамента комплайенса, а не прокурор. А почему вы не слетали в Канаду с ним встретиться? По-моему, у вас достаточный бюджет, мы не поскупились.

— С какой стати он будет со мной разговаривать? Он вообще, похоже, поменял все телефоны. Как в воду канул. Вы не забывайте, я уже больше не следователь, а рядовой частный юрист, в розыск я его объявить не могу. Но давайте закроем эту тему. И без пленки, я вам доложу, у нас вполне хватает материала. Поверьте моему опыту. Как вы назвали как-то этого Серикова? Триггер? Триггер и есть. Он со своими показаниями пойдет лишь как эпизод. Центральный, конечно, но по совокупности со всем остальным и без пленки все будет вашему руководству ясно. И руководству Барбары в Москве, я уверен, тоже.

— Вы должны меня правильно понять, Ричард. У нас нет цели опорочить русский офис. Наша задача разобраться, соблюдались ли правила внутренней этики объектом «Барбара», и если нет, что вообще-то уже ясно, то в чем именно состояли нарушения.

— Мария, я не ребенок и все понимаю совершенно правильно. Вас в том числе. Истина будет установлена. У нас целых два дня на разговор с Барбарой, это очень немало, поверьте мне. Мы с Роджером… да, Роджер? Объективная картина будет вам составлена, если вас интересует это. Но вы должны помнить, что я работаю на рынке, в регулируемой отрасли. Я партнер уважаемой компании, а не полицейский следователь. У меня есть свои принципы и есть свои ограничения, которые накладывают на меня правила этой регулируемой отрасли.

— Не очень понимаю, на что вы намекаете, Ричард. Нас интересует, повторяю, только составление объективной картины. И ваше экспертное заключение как опытного, с мировым именем юриста.

— Тогда о чем мы спорим?

— А мы ни о чем и не спорим. Простите, похоже, она звонит в третий раз. Наверное, пора ответить.

Мария нажала на кнопку «прием». Ее секретарь сообщила, что, действительно, на проводе русский офис, секретарь руководителя.

— Соединяйте…Здравствуйте, Барбара.

— Добрый вечер, Мария. Вам удобно разговаривать?

— Я вообще-то на встрече, вам, наверное, сообщили. Но я вышла, чтобы с вами поговорить. Что-то случилось?

— Вы наверняка в курсе, что сегодня я получила письмо от некоего господина Шуберта. Письмо сообщает, что по вашему поручению Шуберт хочет завтра провести со мной собеседование. Хотела бы понять, в связи с чем?

— В письме все сказано, Барбара. У нас есть основания полагать, что вы допустили ряд нарушений внутренних правил банка в своей работе. Это обычная практика банка приглашать в таких случаях внешних независимых консультантов, в данном случае господина Шуберта…

— Мария, вы прекрасно понимаете, что мне ясен калибр этого господина Шуберта и мне ясно, что просто так вы не будете приглашать такого человека из Вашингтона. Вы могли бы мне дать какие-либо пояснения, хотя бы для того, чтобы я лучше подготовилась и наш завтрашний разговор с Шубертом прошел бы более продуктивно?

— Я не имею права давать вам, Барбара, какие бы то ни было пояснения. Именно поэтому, как предусмотрено статьей восемнадцатой Правил, мы и приглашаем независимых консультантов, чтобы они совершенно независимо от моего мнения разобрались в ситуации, в имеющейся у них информации, а также выслушали ваши объяснения. Исходя, естественно, из презумпции вашей невиновности. Поэтому вам не о чем волноваться. Я понимаю, что для вас это неприятная ситуация, но уверяю вас, господин Шуберт сумеет непредвзято во всем разобраться.

— А что послужило причиной этого независимого расследования, я могу спросить?

— Лишь потому что я к вам хорошо отношусь и вообще привыкла все делать как можно более прямо и открыто, могу сказать, что к нам поступила жалоба от одного из клиентов банка.

— Значит, речь будет идти о конкретной жалобе?

— Я не знаю, как господин Шуберт собирается построить разговор с вами, это его дело. Уверена, что если вы будете откровенны с господином Шубертом, с вашей логикой, умением все раскладывать по полочкам, вы быстро обо всем договоритесь.

— Мария, я хотела бы вас попросить, чтобы вы проинструктировали господина Шуберта как можно более правильно. Если существует жалоба, которую, я уверена, смогу объяснить, то именно на ней и должно быть сконцентрировано наше «собеседование». Но вы, безусловно, видели письмо, и я хочу, чтобы вы знали, что я считаю его крайне агрессивным, уже ставящим под вопрос презумпцию невиновности.

— Еще раз могу вас заверить, что наши Правила гарантируют вам соблюдение презумпции невиновности и ваше собеседование будет проходить исходя из принципов естественного права, чтобы дать вам возможность рассказать свою версию этого инцидента.

Варя пришла домой и решила никому не звонить. Ни мужу, ни сыну, ни подругам. Приняла ванну, поставила на подзарядку блэкберри. Есть не хотелось. Выпила чашку кофе, выкурила пару сигарет. Включила стерео.

When I was young, I never needed anyone,

And making love was just for fun, those days are gone…

All by myself, don’t wanna be,

All by myself anymore…

Hard to be sure, sometimes I feel so insecure,

And love, so distant and obscure, remains the cure…[16]

«Одна, это точно», — сказала она себе. Открыла шкаф, достала черный брючный костюм Gucci, строгий, узкий, очень старенький. Он всегда приносил ей удачу. Повесила на плечики бледно-розовую блузку в мелкую белую полоску. Выложила свои офисные часы — золотой Breguet, — нет, от одного этого следователь может осатанеть! Заменила на спортивные, на каучуковом ремешке Bvlgari — ничего проще у нее не было. «Действительно, совершенно нечего надеть». Выбрала черные туфли на каблуке, который нельзя было назвать совершенно вызывающим. Но, что поделаешь, Louboutin, других нет. Переложила документы, пропуск, очки и прочую женскую муру из Hermes в старенький, в шашечку, вполне деловой Louis Vuitton формата А4 — «ничего особенного, все так ходят». Вроде все. Легла в кровать, погасила свет. «Господи, помилуй, сделай так, чтобы я завтра проснулась, и все это оказалось просто страшным сном».