Красное море - Леонид Шадловский

Он отошёл от Дяди Боруха, снова присел у стены, рядом с Инженером.

— Все из-за тебя, гнус, — процедил Бык сквозь зубы.

— А я-то при чем? — Николай Борисович испуганно посмотрел на него и постарался отодвинуться.

— Чтоб тебе провалиться! И черт меня дёрнул с тобой связаться, — Бык отрешённо смотрел в пол.

— Может, обойдётся? — Инженер даже пожалел Быка.

— О! Чо я вижу?! Я вижу свои часы! — раздался чей-то возглас.

Все подняли головы. Развязной, переваливающейся походкой к Евгению направлялся парень с ярко выраженной кавказской внешностью.

— Слышь, пидор, это мои часы! Или ты не знал? — он нагло схватил Чёрного за руку. — Сам отдашь или как? Бык, ты мою маляву получил? Ты ему сказал, что это мои часы?

Евгений встал, оглядел парня. Тот был на полголовы выше, но в плечах чуть поуже. Скорее всего, привык не столько драться, сколько брать криком. В одиночку никогда не нападает, надеется на поддержку. Вон его дружки ухмыляются. Чёрных прислонился к стене.

— Нет, дарагой, нэ отдам, — он специально коверкал слова, надеясь вывести парня из себя. Ему это удалось.

— Да я тебя… — парень замахнулся, Евгений отклонился, и кулак со всего размаха врезался в стену. — У-у-у… — завыл парень, тряся рукой. «Кавказские» начали угрожающе подниматься со своих мест.

— Ша, пацаны, — тихо сказал Дядя Борух. — Кто ещё часы хочет? — он обвёл глазами камеру. Все молчали. — «Чёрный» — мой кореш. А тебя, Теймур, чтоб я больше не слышал. Понял? Я тебя спрашиваю, понял?

— Понял, — чуть слышно, сквозь зубы, процедил Теймур.

— Вот и вали в свою псарню!

Теймур убрался, покачивая больную руку, и бросая злые взгляды на Евгения.

— А ты молодец, Журналист, — доброжелательно сказал Дядя Борух, — не испугался.

— Что ж ты раньше не вступился?

— Хотел посмотреть, как ты себя поведёшь.

Евгений снова присел на своё место. Пришёл полицейский, вызвал троих на заседание суда, потом ещё двоих…Через четыре часа «Чёрный» остался в одиночестве. Никто из тех, кого уводили, не возвращался обратно. Он не знал, где они, впрочем, и не задумывался. Евгений достал пачку сигарет, вытащил из неё записку. Теперь никто не мешал ему прочитать.

«Валентин, ты знаешь, что делать. Только поторопись».

И это все? Из-за этого весь сыр-бор? Интересно, как же он передаст записку? И кому? Ведь никто не знает, что он здесь. И почему его не вызывают на суд? Но только он об этом подумал, пришёл полицейский, надел на него наручники и вывел из камеры. Снаружи стоял Элиягу, адвокат, грузинский еврей, приехавший в Израиль лет двадцать назад.

— О, Женя! Я ещё не успел прочитать твоё дело. За что тебя?

Евгений знал Элиягу уже несколько лет, изредка консультировался с ним.

— Понятия не имею. Какие-то угрозы, шантаж, чуть ли не попытка убийства…

— Кому же это ты помешал? — Элиягу защищал, в основном, «кухонных бойцов», и потому находился в некоторой растерянности. Для него дело Евгения было в новинку. — Ладно. Разберёмся.

Черныха ввели в зал суда. Он уже бывал здесь раньше, но по другую сторону решётки. Зал был полон. Он увидел знакомые лица, глаза, ободряющие улыбки, сочувственные взгляды и злорадные ухмылки. Последних, правда, было немного.

Вошёл судья, все встали. Элиягу, прокурор, секретарь уже были на своих местах. Прокурор начал говорить. Он произносил свою речь на иврите, поэтому Евгений не сильно прислушивался. Только отметил про себя, что говорил прокурор эмоционально, страстно, обвиняя Евгения во всех смертных грехах, требовал для него максимального наказания…Что ж, такая у него работа, вздохнул он. Хреновая, прямо скажем, работа. Обвинять человека, который ни в чем не виноват. Ага, вот он говорит о какой-то плёнке…

— Существует магнитофонная плёнка с записью угроз подозреваемого, — гремел прокурор.

Тут встал Элиягу:

— Если уважаемый суд позволит, мы бы хотели услышать эту плёнку. И хотя для суда данная улика не считается основополагающей, более того, она даже не должна рассматриваться, или, по крайней мере, должна пройти экспертизу на интедефикацию голоса, я прошу предъявить её.

Прокурор засуетился, нагнулся к секретарю, тыкал ему в нос какие-то бумаги, а Элиягу в это время продолжал:

— Евгений Чёрных — известный журналист, его фотографии и статьи публикуются во многих газетах, он часто выступает по телевидению, то есть, его многие знают. Человек, лицо которого известно чуть ли не каждому жителю Израиля, вряд ли будет делать то, в чем обвиняет его уважаемый прокурор, — адвокат раскраснелся, его красноречие не знало границ.

Прокурор развёл руками, давая понять, что плёнки нет. Собственно, её и не могло быть, потому что Евгений никому не звонил с угрозами. Нет, бывало, конечно, в порыве раздражения он мог наговорить, что угодно, но всегда знал границы дозволенного. Элиягу распинался ещё минут сорок, сыпал цитатами, взывал к древним еврейским мудрецам, и даже отрывки из Танаха ввернул. Судья слушал с интересом, не перебивая. А адвокат, похоже, сам для себя открывал новые грани своего ораторского таланта. Когда он закончил, судья сказал, что суд, что по просьбе прокурора, переносится на неделю. Зачем нужна была эта неделя, непонятно. Может, прокурору необходимо было найти, из-под земли достать, эту злосчастную плёнку?

На выходе из зала Евгения ждал Элиягу. Рядом стояла Ирина. Она когда-то работала вместе с Черныхом в газете.

— Одно удовольствие было защищать тебя, — улыбаясь, сказал адвокат. — А то все алкаши, наркоманы, «кухонные бойцы»…

— Спасибо, Илья. Как ты думаешь, долго мне ещё сидеть?

— Вот этого не знаю. От судьи зависит.

— Я ужу наслышан про этого судью. Что он «русских» не любит.

— Да нет. Нормальный мужик. Не подарок, конечно.

Ирина подошла ближе, дотронулась до наручников. Криво улыбнулась, как будто вот-вот заплачет.

— Я тебе сегодня передачу принесу.

— Главное, сигареты. И одежду какую-нибудь. И консервы.

— Хорошо.

— И вот ещё что, — Евгений огляделся. Полицейский стоял в стороне, ждал, когда свидание закончится. Он сунул Ирине записку и тихо сказал, — передай обязательно. Там есть адрес.

Полицейский неторопливо подошёл к ним, легонько подтолкнул Черныха в плечо.

— Все, пойдём.

Евгений «гусиным шагом», в кандалах, направился в подвал. Там уже стояли заполненные «воронки», ждали только его. Дядя Борух поманил его пальцем и подвинулся, уступая место.

— Ну, как?

— Ничего. Перенесли на неделю.

— Понятно. Инженеру дали три месяца, в Рамле будет отсиживать. А Быку — полтора года, — глаза Дяди Боруха нехорошо сверкнули. — Значит, Натан тебе ничего не передавал?