Закон бутерброда - Титью Лекок

Оливье потянул его за плечо вон с террасы, и Марианна слышала, как он все повторял:

– Ты сделаешь это, да? Пожалуйста…

Под вечер того же дня Поль получил от Марианны сообщение с вопросом: “Это что за история с пиццами?” – и тяжело вздохнул: сколько всего придется ей объяснять.

Как представить ей в выигрышном свете то, что называют отстойником интернета? Он покусывал внутреннюю сторону щеки, чувствуя себя проповедником-миссионером. Потом встал и вышел из комнаты. Проходя через гостиную, наткнулся на отца, сидевшего в старом кожаном кресле перед телевизором. В комнате царил полумрак.

– Привет, сын.

– Привет, папа. – Поль остановился у отцовского кресла. – Мама спит?

– Книжку читает. Знаешь этот канал? BFM?

Поль пожал плечами:

– Ну… Угадаю на раз. Новый новостной канал, так?

– Да. Уже говорят о президентских выборах. А ведь сейчас только август.

– А-а.

Поль взглянул на экран. Какие-то мужики мололи языками на синем фоне. И почему новости всегда синего цвета?

– Зачем ты это смотришь, папа? Лучше бы порнушку себе поискал.

– Поль… Тебе известно, что порно создает извращенный образ сексуальности, который грозит извращением твоей собственной сексуальности?

– Бла-бла-бла, – отмахнулся Поль и двинулся дальше на кухню. – Хочешь, дам?

– Нет, спасибо.

– Может, бумажных платочков принести?

Ему показалось, что на отцовском лице мелькнула улыбка, но тот лишь спросил:

– За чем идешь?

– За пивом.

– Неплохая идея. Можешь мне тоже захватить?

Пива оставалось две банки. Поль взял их и закрыл дверцу холодильника, пнув ее ногой. Посмотрел в окно кухни. Деревья едва виднелись в темноте, но было слышно, как по намокшей земле шлепает дождь. “Круто”, – пробурчал он и подумал: “Блин, уже сам с собой разговариваю, тяжелый случай”.

Он вернулся в гостиную и протянул банку отцу.

– А ты, сын, чем занимался взаперти у себя в комнате?

Поль глотнул пива:

– Ну, клубничку полукал, а сейчас буду одной телке объяснять про интернет. – Конец сообщения был отмечен звучным рыганием.

– Ты прекрасно владеешь иронией.

Поль удивленно взглянул на него:

– Очередная шпилька в мой адрес, так?

– Нет. Но осторожнее, у тебя могут быть неприятности.

– Спасибо за совет, – ответствовал Поль и удалился в свою комнату.

Он растянулся на кровати, упершись затылком в деревянную спинку, и поставил ноутбук себе на живот. Похрустел пальцами и начал писать:

Мне надо тебе рассказать про темный интернет, его называют отстойником интернета, или еще веб-парашей; там таится истинная душа сети. Это форумы, где ты полностью анонимен, поэтому между собой мы зовем себя Анонимусами. На этих форумах кто угодно может постить что угодно. Действительно что угодно. И первым делом порнокартинки. Потому что интернет – он вот это и есть, полная свобода. Понимаешь, если мы сообщество и столько времени сидим в сети, то ведь не просто так. А потому, что мы отвергаем общество с его штучками. Лично я класть хотел на это общество. Мне нравится как раз это самое: говорить и делать то, что обычно запрещено. Извращать все святое. Взрывать его юмором. Это постоянная трансгрессия. Лучше всего это мировоззрение представлено на форуме /b/, он находится на сайте 4chan. На 4chan мы как раз сейчас создаем правила интернета, где издеваемся над самой идеей правил. Там вот что написано:

Мы – Анонимусы

Анонимус никогда не прощает

Анонимус может быть ужасным, бесчувственным, равнодушным уродом

Анонимус тем не менее крут

Ничто не следует воспринимать всерьез

Здесь нет настоящих границ для обсуждения – даже неба

Нет ничего святого

Чем красивей и чище что-либо – тем больше нас радует его осквернение

Поэтому, когда ты решила отомстить Готье, а главное, из-за того, что он стал гнобить тебя в интернете, я пошел на 4chan. Объяснил на раз, какой он говнюк. И выложил всю инфу про него, какую знал. IP-адрес, который достал Кристоф, его аккаунт на MySpace, я его нашел через твой, и т. д. А поскольку мы не последние дебилы и знаем приемчики, то дальше несложно найти его мейл, адрес и номер телефона. Ну и потом мы развернули то, что называется рейд, или карательная операция. Устроили ему постоянную доставку пиццы на дом, чтобы он ошизел. Доставали его мейлами и телефонными звонками. Он решил, что может творить в интернете любую гадость? Ха, он попал. Попал к нам в лапы, теперь расплачивается.

К величайшему его удовольствию, Марианне были интересны его объяснения. Она без конца задавала вопросы, хотела понять, какая у них философия. Нигилизм? Скептицизм? Сюрреализм? Дадаизм? Про это он ни хрена не знал. У него просто было несколько базовых принципов: нейтральность сети, то есть чтобы никакое государство, никакая частная контора не вмешивалась в управление ею, неограниченная свобода выражения, самоуправление, провокация. Когда Марианна заметила ему, что фактически они создают сетевую полицию, нечто вроде частной охранной фирмы, он не знал, что ответить. Да, они сами вершат правосудие, просто потому, что это их дом. Он видел все возможные перегибы, на которые указывала Марианна, но оставался при убеждении, что они создают новое общество, непохожее на прежнее. Она заговорила про утопию. Может, это оно и есть, утопия. Но настоящая утопия – думать, что можно изменить общество. А им глубоко плевать. Да в гробу они его видали, это тухлое общество. Они просто выстраивают себе иное, параллельное пространство. Марианна сказала, что понимает: они встретились в сети не случайно. Если бы у людей не было проблем с реальностью, с внешним миром, то с чего бы они все вечера просиживали взаперти, уставившись в экран. Чтобы открыть для себя красоту интернета, нужно быть социальным инвалидом и таскать в себе изрядную дозу неустроенности. Только люди, сильно недовольные миром, таким, каков он есть, могли полжизни, если не больше, торчать во вселенной, населенной другими увечными мигрантами. Интернет стал Америкой для социальных инвалидов. Для недотеп реала. Для одноглазых, кособоких, несогласных, неудовлетворенных, застенчивых, депрессивных, бунтарей, параноиков. Для тех, кто не верит в себя, и тех, кто не верит другим. Для слишком больших циников или слишком больших идеалистов, чтобы довольствоваться реальностью, в которой они вынуждены жить. Зачастую эти циники и есть утописты, и наоборот.