Колдовство - Джо Беверли

— Ну эту, волшебную Шилу.

— Шилу-ма-гиг. — Мэг вытащила сестру в коридор. — Я не была уверена, что ты о ней знаешь.

— Мне мама ее показывала. — Лора пожала плечами. — Она утверждала, что фигурка обладает сверхъестественной силой, но сколько я ни пробовала так и сяк, — ничего не выходило. А вот у тебя получилось — так мама сказала. Поэтому ты могла бы…

— Нет! Это опасно, Лора. И уж точно ее нельзя использовать но ничтожным поводам.

— Подвенечное платье не ничтожный повод!

Мэг улыбнулась: как юна еще ее сестренка и как права была она сама, приняв свое решение!

— Лора, Шила за все требует расплаты. И это будет слишком большая цена за какую-то модную вещицу. Знай это к больше никогда мне такого не предлагай.

— Ну ладно. — Казалось, Лора хотела еще что-то добавить, но послушно замолчала и продолжила осмотр гардероба. — Все ужасно унылое.

— Подходящее для гувернантки и очень практичное.

Лора вытащила бледно-голубое платье:

— Придется надеть это.

— Хорошо, — не задумываясь согласилась Мэг. Это был ее лучший воскресный наряд — саржевое выходное платье с темно-синей окантовкой.

— Хотя для графини оно слишком простое, — заметила Лора, кладя платье на стул. — Можно пришить другую отделку…

— О нет! Уверена, граф с удовольствием купит мне новую одежду, приличествующую моему новому положению.

— Но…

— Нет. Ложись спать.

Они помогли друг другу раздеться, при этом Мэг то и дело вздыхала: она была готова выйти замуж за эксцентричного графа, но совершенно не подумала о том, что самой предстоит стать графиней. Почему это казалось ей таким ужасным, она не могла бы сказать; просто она была совершенно неподходящей для этой роли фигурой.

Распустив волосы, Мэг стала рассматривать себя в зеркале. Разве у графини не должны быть точеный носик и длинная лебединая шея? Зато она будет преданной женой — вот лучшее, что она может предложить графу.

Нижнее белье! Она забыла о белье!

…В те годы, что служила в семействе Рэмилли, Мэг привыкла к тихим домашним вечерам. Наверное, кто-то находил семейство Рэмилли нелюдимым, а Мэг считала их просто кроткими, спокойными людьми. И если она в конце концов все же оставила службу у них, то главным образом потому, что нужно было что-то делать с безумным хаосом, царившим в ее собственном доме. Она нежно любила свою семью, но ее приводили в смятение постоянный беспорядок и беспечное отношение родителей ко всем делам.

У Рэмилли в доме все было идеально организовано. Это была серьезная и добрая семья, дети хорошо воспитаны, слуги добросовестны. Как только ее подопечные ложились спать, Мэг, как правило, проводила вечера мирно и спокойно в собственной комнате. Часто она читала или писала письма домой. Но много времени посвящала также вышиванию и плетению кружев — умиротворяющим, требующим старания занятиям, приносившим ей много радости.

В какой-то момент, когда ей надоело обвязывать кружевами носовые платочки и плести скромную тесьму к платьям прислуги, она начала украшать свое простое нижнее белье. Началось все с нескольких весенних цветков, вышитых на сорочках и ночных рубашках. Потом Мэг стала отделывать нижние юбки узкими полосками ренессансных кружев, что требовало немалого времени.

Но и на этом она уже не могла остановиться. Ажурная вязка и вышивка ришелье, мережка и вязание из пряжи, вышивание шелком и вязание крючком — все эти освоенные ею искусства превращали простое хлопчатобумажное белье в холсты для воплощения ее художественных фантазий. Она выбирала приглушенные цвета: ведь белье стирали прачки, да и любой мог увидеть его, когда оно полоскалось на веревках для просушки, — но узор всегда был сложно-изысканным и стоил того труда, который на него затрачивался.

Однако Мэг сообразила, что у нее есть и другой вид белья, которое никто, кроме нее, никогда не видит: корсеты и панталоны. Корсеты вообще не подлежали стирке, а свои панталоны она стирала сама.

Поэтому, вышивая их, Мэг давала волю своей самой буйной фантазии. Эти предметы были ее постыдной тайной, так как не вязались с обликом скромной и серьезной молодой дамы, но тем дороже они ей были. До сих пор Мэг не составляло труда хранить свою тайну от посторонних глаз. Но как скрыть ее от мужа?

Впрочем, проблемы не будет. Он войдет в спальню, когда она будет уже в постели, не так ли? А ночные рубашки у нее вполне приличные. Но что делать, если он войдет, когда она еще не успеет раздеться?

Мэг ворочалась с боку на бок, призывая сон. Она купит себе новое белье, вот что она сделает. Скажет, что старое износилось, и купит новое. Однако это будет жертвой — придется пожертвовать сокровенной частью самой себя. Сон бежал ее. Ведь это последняя ее ночь в качестве незамужней женщины. Нетронутой. Девственницы.

Мысль о том, что завтра придется позволить совершенно незнакомому мужчине прикасаться к самым интимным местам, была невыносима.

А за этим страхом маячил другой. Дар Шилы казался чрезмерным. Граф, пусть даже такой эксцентричный, никогда бы по собственной воле не женился на Мэг Джиллингем. Какую цену придется ей заплатить за это?

Хуже того, она ведь, в сущности, лишила его свободы выбора, Мэг чувствовала себя виноватой даже тогда, когда «приворожила» сына булочника с его пирогом. А теперь на всю жизнь загоняет человека в свою ловушку! Какой грех!

Мэг всегда подозревала, что Шила злобна и порочна; теперь она знала это наверняка.

Но выбора не было. Чтобы спасти сестру, Мэг отдала бы и душу.

Оуэн до сих пор окончательно не решил для себя, благоразумно ли поступает его друг, но понимал, что сделать он ничего уже не может, оставалось лишь постараться смягчить ситуацию.

В последние часы истекающего последнего дня года они возвращались из «Уайтса» пешком, несмотря на мороз и колющий ветер. Саксу всегда требовалось израсходовать накопившуюся за время долгого сидения энергию, а посидели они немало. Большую часть времени он потратил на игру, делая небольшие ставки, а также вместе с Вейном и Питершемом сочинял дурацкие куплеты, а потом выпивал с тоскующим по дому шотландцем, которому не терпелось поговорить о том, как отмечают новогодний праздник у него на родине. Бедолага Маккэллум пригласил Сакса к себе на следующий вечер, чтобы отметить Новый год как полагается, но Сакс сказал ему, что он уже приглашен. Лишь улыбка, едва тронувшая его губы, свидетельствовала о том, что в этих словах его был двойной смысл.

Как правило, с Саксом лучше было разговаривать прямо, поэтому, когда они свернули на тихую площадь, Оуэн сказал:

— Тебе не кажется, что следует кое-что приготовить для невесты?

— Черт возьми, почему ты мне раньше этого не сказал? Ей же понадобится как минимум кровать.