Умница, красавица - Елена Колина

Лифт, как обычно, застрял на третьем этаже, и Левка, задыхаясь, бежал на восьмой этаж, восемь раз пообещав себе бросить курить. И теперь он стоял у своей двери с затертым номером 137, между соседскими ящиками с картошкой и старой обувью, стоял и медлил – хотел прежде отдышаться и… и решить.

Он был готов ко всему – и просить прощения, и дать отпор, как в детстве, когда обнаруживалось, что он один съел все варенье. Но сейчас, вдыхая затхлые запахи чужого неопрятного быта, Левка вдруг поклялся сам себе, чуть ли не вслух, торжественно, – все прекратить, навсегда прекратить, никогда больше не видеть ее, свою разноцветную девушку, похожую на встрепанную курочку. И это было – облегчение и даже счастье. Почему? Да потому, что ему сорок и у него семья. Потому что любой брак предполагает столько же хорошего, сколько и плохого. Например, есть душевная близость, но зато проблемы в сексе. Или наоборот, потрясающий секс и крепкое хозяйство, но нет общих друзей и кто-то один жадина и все время ворчит. Или визжит. Или нет ничего, ни душевной близости, ни общих друзей, ни секса, зато есть Олеж-ка, Танечка.

Как облегчает личную жизнь мобильный телефон – можно осуществить свое решение прямо здесь, прямо сейчас. Левка отошел от двери и присел на стоящие в углу сломанные Олежкины санки. Санки давно уже не были нужны, но Оксана не разрешала ничего выбрасывать.

– Где я? Я дома… Ну, хочешь, считай, что я трус, подлец, предатель, – тихо сказал Левка. – Нет, это не значит, что у нас с тобой все. Завтра увидимся? Да, где обычно. Целую тебя, солнышко. Я тебя люблю.

Он вдруг почувствовал страшную усталость – сорок лет не так уж мало для героя-любовника. Если быть точным, сорок два. Нажать на звонок или открыть ключом? Он с отвращением посмотрел на свой букетик, дешевый и уродливый, расправил зеленые шарики, похожие на капустные кочаны, вытянул из середины букета игривую, закрученную спиралью травинку и нажал на кнопку звонка. Больше никогда. Никого и никогда, не считая просто девушек, хороших и разных.

– Прости меня, я тебя люблю, – сказал Левка в дверях и протянул Оксане свой помятый садово-огородный букетик.

Оксана пожала плечами, молча посторонилась, пропуская бросившегося к нему Олежку, и ушла в глубь квартиры.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Проснуться воскресным утром в гостях у Ариши было совсем не то, что проснуться дома. Сквозь дрему Соня слышала, как Ариша разговаривала по телефону, – обсуждала чье-то ужасное платье, распухший от насморка нос и восточные танцы в бассейне… наверное, про восточные танцы в бассейне ей все же послышалось, хотя от Ариши можно всего ожидать.

Соня принюхивалась к чудному запаху кофе и Аришиных сигарет и радостно предвкушала длинное неспешное утро. К шести Левка отвезет Соню на вокзал, а сейчас они с Аришей будут долго и подробно завтракать, потом опять пить кофе, затем валяться на диване и болтать, потом поджарят гренки и опять вернутся на диван – так и день пройдет, весь в неге и гренках.

…Болтать, валяться на диване, жарить гренки – не тут-то было. У Ариши ни дня без строчки. Дома Аришина жизнь проходит зря.

– Сейчас мы пойдем в клинику, совсем рядом, там сегодня один классный хирург дежурит, Барби собирается за него замуж. Он нас проконсультирует, – присаживаясь у Сони в ногах, небрежно сказала Ариша. Таким небрежным голосом она обычно требовала чего-то совсем уж несусветного. Все несусветное обычно находилось совсем рядом, было классным и по воскресеньям дежурило и консультировало Аришу. – Кстати, пациенткой будешь ты.

Оказалось, Ариша давно подумывала о пластике лица. Но не хотелось впрямую обращаться, хотелось сначала все узнать, а потом уже думать и бояться. И главное, не хотелось, чтобы кто-то узнал… Пусть как будто это Соня хочет сделать пластику лица, а не Ариша?.. Да, конечно, она понимает, что ведет себя как детсадовец… Ну, пожалуйста, ну кому она еще может довериться, кроме Сони?..

– Кстати, тебе, Соня, тоже давно уже пора что-нибудь с собой сделать. Тебе уже тридцать восемь.

– Мне тридцать шесть!

– Скоро будет тридцать восемь.

Ариша бросилась на подушки рядом с Соней, и тут же раздался тягучий бразильский голос: «Когда дон Педро выйдет из комы, мы будем совершенно счастливы… А теперь извини меня, дорогой, мне нужно надеть свои изумруды».

– Вечно я сажусь на этот чертов пульт… – проворчала Ариша и задумчиво повторила: – Когда дон Педро выйдет из комы, мы будем совершенно счастливы… Мы будем совершенно счастливы, когда дон Педро выйдет из комы… Соня! Ты будешь пациенткой вместо меня! – Ариша будто вцепилась в Соню хищным коготком, и хотя вообще-то Соня была не из тех, кого можно использовать, но… почему бы и не побыть немного пациенткой классного хирурга?

– Хорошо, идем. И пусть к нам с тобой заодно пригласят психиатра… А теперь извини меня, дорогая, мне нужно надеть свои изумруды…

Клиника действительно оказалась в пяти минутах от Ари-шиного дома – в Потаповском переулке. Узкий проход между двумя особняками к салатного цвета дому начала века – двадцатого, конечно, века, простая белая дверь, на окнах первого этажа решетки. У входа три огромные липы.

Посреди вестибюля стояла девочка – облачко золотистых волос, из-под халатика фантастической белизны струились длинные ножки.

– Барби, – позвала Ариша и возбужденно прошептала: – От-Барби-тоже-секрет.

Не то чтобы Ариша не любила Барби, просто Барби была для нее вторична, – младшая сестра, на восемнадцать лет моложе. Аришины родители сами очень удивились, что Барби у них родилась. Их общей маме было всего тридцать девять – хороший по современным понятиям возраст для второго ребенка, но тогда, двадцать лет назад, Арише казалось, что родил Мафусаил. Любой намек на сексуальные отношения ее пожилых родителей казался Арише неприличным, а сама Барби была каким-то плаксивым слюнявым довеском к спокойному устоявшемуся быту. Ариша отгоняла ее от себя, придумывала ей поручения, чтобы не лезла, – вот и вся Барби.

Соня и Барби улыбались друг другу, и обе чувствовали какую-то неловкость, как бывает, когда между людьми подразумеваются какие-то близкие отношения, которых на самом деле нет и никогда не было. Соня не могла решить, поцеловать ли ей Барби и как к ней обратиться, – Барби?.. Взрослая девушка, может обидеться на детское семейное прозвище… а как ее зовут по-настоящему, Соня вдруг начисто забыла.

Барби была хорошенькая, как… как Барби, бело-розовая воздушная прелесть, глазки-губки – ничего общего с Аришей. Шелковые длинные ноги, высокая грудь видна в вырезе халата. Взрослая совсем девочка. Учится в медицинском? И сколько же ей лет, двадцать?.. Рядом с ней Соня неприятно ощутила себя безоговорочно взрослой и слишком черноволосой – взрослой черной галкой.

– Я чувствую себя твоей пожилой родственницей. Знаешь, такой, которая трясет головой и бормочет: «Деточка, я тебя помню маленькой, и вот ты уже собираешься замуж… Ты очень красивая… Можно я тебя поцелую, деточка?..» – дребезжащим старушечьим голосом проговорила Соня.