Разведчик пустоты - Аарон Дембски-Боуден

— Мы — то, что мы есть, Талос.

— Тогда мы должны стать лучше. Мы должны изменяться и развиваться, потому что застой не приведет ни к чему.

— Ты говоришь так же, как говорил Рувен, прежде чем нас покинуть.

Губы пророка скривились в презрительной улыбке.

— Я долго держал эту горечь внутри, Ксарл. Разница лишь в том, что теперь мне хочется о ней говорить. И я об этом не сожалею. Говорить об этих пороках — словно вскрыть назревший гнойник. Я уже чувствую, как яд вытекает. Нет греха в том, чтобы стремиться прожить жизнь со смыслом. Предполагается, что мы ведем войну и сеем страх во имя нашего отца. Мы поклялись отомстить за него.

На бледном лице Ксарла появилась озадаченная гримаса, которую он даже не попытался скрыть.

— Ты спятил? Сколько воинов легиона искренне прислушивались к бреду обезумевшего примарха, да еще прозвучавшему так давно?

— Я не говорю, что легион прислушивался к его словам. — Талос сузил глаза. — Я говорю, что мы должны были к ним прислушаться. Если бы мы поступили так, наши жизни значили бы куда больше.

— Легион уже преподал свой урок. Преподал в ту ночь, когда умер примарх. Все, что остается, — это постараться выжить любой ценой и дождаться падении Империума.

— И что случится, когда Империум падет? Что тогда?

Ксарл бросил на Талоса быстрый взгляд.

— Какая разница?

— Нет. Этого недостаточно. Не для меня.

Мышцы воина напряглись, зубы твердо сжались.

— Успокойся, брат.

Талос шагнул вперед, но Меркуций и Кирион немедленно вцепились в него, стараясь удержать на месте.

— Этого недостаточно, Ксарл.

— Талос… — пропыхтел Кирион, обеими руками пытаясь оттащить пророка.

Ксарл смотрел на него, широко распахнув глаза и не зная, пора ли браться за оружие. Талос все еще пытался вырваться из рук братьев. В его черных глазах плясал огонь.

— Этого недостаточно. Мы стоим в пыли, оставшейся от веков бессмысленных злодеяний и бесконечных поражений. Легион был отравлен, и мы пожертвовали целым миром, чтобы очистить его. Но мы проиграли. Мы — сыны единственного примарха, возненавидевшего свой легион. И тут мы опять проиграли. Мы поклялись отомстить Империуму и все же бежим с каждого поля боя, если не можем обрушиться сокрушительной силой на слабого противника. Мы терпим поражение снова, и снова, и снова. Разве ты когда-нибудь сражался в бою, где для победы тебе пришлось приложить хоть какие-то усилия и без шанса на бегство? Разве такое было хоть с кем-то из нас? Разве ты хоть однажды со времен Осады Терры обнажил оружие с мыслью, что можешь погибнуть в схватке?

— Брат…

Ксарл попятился от Талоса, который сделал еще шаг вперед, невзирая на все усилия Кириона и Меркуция.

— Я не желаю бессмысленно бросить свою жизнь на ветер. Ты слышишь меня? Ты понимаешь меня, принц трусов? Я хочу отомстить Галактике, ненавидящей нас. Я хочу, чтобы имперские миры трепетали в ужасе при вести о нашем приближении. Я хочу, чтобы вой имперских душ достиг самой Священной Терры и чтобы от звуков их агонии бог-мертвец задохнулся на своем Золотом Троне.

Вариил присоединился к братьям, не дававшим Талосу добраться до Ксарла. Только Узас стоял в стороне, глядя на них с мертвенным равнодушием. Пророк, извиваясь в их руках, ухитрился пинком отшвырнуть Кириона.

— Я брошу тень на всю эту планету. Я испепелю каждого мужчину, женщину и ребенка, так что дым от погребальных костров затмит солнце. Собрав их прах, я приведу «Эхо проклятия» в священные небеса над Террой и обрушу пепел двадцати миллионов загубленных смертных на императорский дворец. И тогда они нас запомнят. Тогда они запомнят легион, перед которым некогда трепетали в страхе.

Талос вогнал локоть в наличник Меркуция, отправив брата на пол под треск керамита. Удар кулаком по горлу швырнул апотекария следом, и больше никого не осталось между Ксарлом и пророком. Талос направил золотой клинок Аурума в левый глаз товарища.

— Больше никакого бегства. Никакого грабежа ради скудной поживы. Отныне, когда мы увидим имперский мир, мы больше не будем спрашивать, стоит ли атаковать его ради добычи? Нет, мы спросим, какой вред его гибель принесет Империуму? И когда магистр войны призовет нас в Тринадцатый Крестовый поход, мы ответим на зов. Ночь за ночью мы будем сражаться, чтобы поставить Империум на колени. Я отброшу то, во что превратился этот легион, и перекую его в то, чем он должен быть. Я ясно выразился?

Ксарл кивнул, не сводя глаз с лица пророка:

— Я слышу тебя, брат.

Талос не опустил клинок. Он полной грудью вдохнул застоявшийся рециркулированный воздух корабля, наполненный острыми запахами машинного масла и пота Септимуса. Раб был напуган.

— Что? — спросил его хозяин.

Септимус стоял в своей поношенной куртке. Его нечесаные волосы рассыпались вокруг лица, не скрывая поврежденной оптической линзы. В руках раб сжимал шлем своего господина.

— У вас из уха течет кровь, повелитель.

Талос поднял руку, чтобы проверить. На пальцах его перчатки остался кровавый след.

— Моя голова в огне, — признал он. — Я никогда не мыслил яснее, чем сейчас, но приходится платить за это очень мучительной болью.

— Талос? — произнес один из братьев.

Пророк не был уверен, что узнал голос. Зрение помутилось, и все они выглядели одинаково.

— Ничего страшного, — сказал он безликой толпе.

— Талос? — позвал другой голос.

Пророка внезапно поразила мысль, что братья не понимают его. Язык едва ворочался во рту. Разве он говорил невнятно?

Талос выпрямился и сделал глубокий вдох.

— Я в порядке, — сказал он.

Остальные смотрели на него с сомнением. Холодный взгляд Вариила был острее прочих.

— Талос, нам надо как можно скорее поговорить в апотекарионе. Есть несколько тестов, которые я должен провести, и есть подозрения — надеюсь, неоправданные.

— Как хочешь, — согласился пророк. — Но после того, как мы вернемся с Тсагуальсы.

Город Санктуарий едва ли был достоин называться городом, а свое громкое имя он заслужил еще меньше. Самый большое из поселений на отдаленной пограничной планете Даркхарна, он представлял собой уродливое нагромождение приземлившихся исследовательских судов, крейсеров колонистов, наполовину погребенных в песке, и примитивных блочных конструкций, едва выдерживающих пыльные бури. Эти шторма бичевали лицо планеты, заменяя собой настоящую погоду.

Стены из дешевого рокрита и проржавевшего железа окружали город. Дыры в них были с грехом пополам залатаны досками и пластинами брони, содранными с приземлившихся кораблей.